Михаил Королюк - Спасти СССР. Инфильтрация

Словесные конструкции, тяжеловесные даже на бумаге, при проговаривании вслух становились и вовсе не подъемными для восприятия. Буквально на пятой фразе я почувствовал, что еще чуть-чуть – и уже мой рот распахнется в могучем зевке.

Засунул руку во внутренний карман и слегка погладил пальцами сложенный вчетверо конверт с двумя кадрами фотопленки – и тут же, как по волшебству, сонливость сдуло. Гулко бухнуло сердце, раз, второй, толчками отдаваясь где-то под адамовым яблоком. Кровь шумными волнами запульсировала в висках, щеки начали гореть от возбуждения. Я сделал два глубоких вдоха, успокаивая вставший на дыбы от выброса адреналина организм. Рано, еще рано бояться…

В очередной раз скосил глаза на Ясино запястье. Инструктор треплется уже полчаса. На сколько у него там, интересно, утвержденная заготовка? Надеюсь, минут на сорок, ну не может же быть для школьников больше? И еще этот фактор икс – старый большевик. Не просто же так его притащили на собрание, посидеть в президиуме за столом…

Попытался поставить себя на место организаторов. Сколько на все про все можно отвести? Часа, пожалуй, мало. Двух – много. Значит, полтора? Полтора меня устроит, два – уже нет. М-да, и, в случае чего, тихо не выйти: класс посреди актового зала посадили. Попытка встать и удалиться будет немалым вызовом…

Я откинулся и прикрыл глаза, в очередной раз прогоняя данные из заимствованной памяти о вечернем маршруте.

– …партия воплощает в себе боевое товарищество и дружбу трудящихся СССР, нерушимое единство всего советского народа. КПСС – партия интернационалистов-ленинцев. Партия Ленина – ум, честь и совесть нашей эпохи! – с заметным облегчением в голосе прочел инструктор последнюю фразу своего доклада и, повеселев, поднял глаза.

Зал отреагировал на наступившую тишину вялыми хлопками.

Перехватил Ясину руку и посмотрел на стрелки. Полпятого. Через полтора часа Синти должна побежать по парку, если, конечно, она увидела иероглифы и правильно поняла смысл послания. Через полчаса, край – через сорок минут, мне надо смыться из школы. Я тревожно заелозил на жестком сиденье.

– Товарищи! – На трибуне вновь Антон. – Сейчас Михаил Натанович поделится воспоминаниями о Владимире Ильиче Ленине!

Зал, ожив, бурно зааплодировал. Старичок неловко встал и, как-то чуть накренившись и пошатываясь, побрел к трибуне. Последствия инсульта или пьян?

– Товарищи комсомольцы и комсомолки, – начал он невнятно и чуть хихикнул в микрофон.

Немного выпимши, определил я, разглядев характерную сизоватость носа.

– Я долго говорить не могу… – Он замер секунд на десять, о чем-то задумавшись.

За эту фразу я сразу простил ему все, главное, чтобы она оказалась правдой.

– Пожалуй, в честь такого дня расскажу вам две малоизвестные истории про Ульянова…

Инструктор обернулся к трибуне и напряженно замер.

– Одна произошла в девятнадцатом году, вскоре после переезда правительства из Петрограда в Москву. Я, кстати, переезжал тогда в одном составе с Лениным. Тревожно было, особенно когда приехали на станцию «Малая Вишера», а там целый состав с матросами-анархистами оказался. Если б не латышские стрелки, неизвестно, как бы и повернулось все… – Он немного удивленно потряс головой и продолжил: – Так вот, Надежду Константиновну по приезде сразу в больницу положили, с зобом. А в Москве тогда голодно было, и Владимир Ильич к ней по вечерам после работы на машине ездил, проведывал, с бидончиком молока. Бандитизма разгул бы, скажу вам, – каждый вечер стреляли по городу то тут, то там… И вот, значит, едет он с сестрой Марией Ильиничной в машине, а из охраны – только шофер, из царского гаража еще, и еще один товарищ с наганом. Не было тогда принято машины с охранниками по городу возить. А зима… Дороги заметены, сугробы… Лишь посередине, где пути трамвайные, расчищено. Машина между сугробами ползет, как по траншее. И вот недалеко от, как тогда называли, Николаевского вокзала на одном из перекрестков банда их местная, значит, тормозит. Из машины высадили, портмоне, браунинг отняли… Бидончик, правда, оставили. И уехали на той машине. Ну Ленин побежал сразу в пункт охраны районный, как, мол, так, на вашей территории председателю Совнаркома гоп-стоп сделали, ищите… Да где ж там найдешь! Хе-хе… А самое забавное знаете что? Бандюган этот, Янька Кошелек, потом портмоне открыл, а там документы Ленина. И он потом, пока не застрелили при очередной облаве, хвастал всем: «Да я самого Ленина брал!» Правда, недолго – в том же году, в июне, на Божедомке его и достали.

Зал отозвался тихим одобрительным смехом. Инструктор сидел задумчивой мышкой, пытаясь квалифицировать сюжет.

– А вторая история раньше произошла, в девятьсот двенадцатом, в Кракове. Мм… Вы, наверное, знаете, что в этом году были выборы в четвертую Думу. В партии были разные мнения по вопросу, идти на эти выборы или нет. Ленин был твердо против, так как считал, что царское правительство сделало такие условия выборов по куриям, что нам, большевикам, в Думу все равно не пройти. Но на Пражской конференции большинство делегатов приняло решение на выборы все же идти, с требованиями демократической республики, восьмичасового рабочего дня и конфискации помещичьей земли. Да… Ну и Владимир Ильич, раздосадовавшись, в сердцах пообещал выпить за каждого прошедшего депутата рюмку коньяка. На пятьдесят грамм. Хе-хе… Так-то он не пил почти, пивко только уважал, да… Две-три кружечки по литру – редко когда больше… М-да… Баварское, знаете, предпочитал, с венскими сосисочками… – Старый большевик мечтательно причмокнул в микрофон. – Псевдоним «Ленин» он, хе-хе, как раз в Мюнхене в пивной придумал, когда писал программную статью «Что делать?». А вот Надежда Константиновна, та пуншевать предпочитала, весело так, компанейски…

Я с неподдельным интересом наблюдал за тем, как инструктор райкома елозит на стуле, постепенно наливаясь краснотой. По залу бродило, нарастая, оживленное перешептывание.

– Ну так, значит, в Думу прошло целых шесть депутатов. Шесть! Вместе, кстати, с оказавшимся потом провокатором Малиновским. А я, значит, когда об этом стало известно, как раз в Кракове у Ленина был, приехал с отчетом о работе в Киеве. Ну… Ленин же – человек слова, как сказал, так и сделал. – Приятные воспоминания заметно взбодрили ветерана, и речь его текла непрерывным ручейком, лишь иногда спотыкаясь на особо сложных для дикции словах. – У Нади отпросились, значит, ну и в гаштет… Он сразу как зашел, шесть рюмок коньяка заказал. И пошло веселье… Хе-хе… А назад когда шли, он все «Варшавянку» на улицах пел, знаете, эту… – Зельдинский начал, слегка помахивая правой рукой, выводить надтреснутым голосом: – Вихри враждебные веют над нами…