Марик Лернер - Победителей судят потомки

В итоге три основных вида — скаковая, тяжеловес для кирасирских полков и, совсем уж неожиданно, невысокая и жутко выносливая скотинка, годная хоть под плуг, хоть телегу возить. На скачки такую не выпустить, и под кавалеристом не особо себя покажет, однако для крестьянского хозяйства очень подходящая. Не знаю, этого ли добивался, мы со временем отдалились. У каждого своя жизнь. Встречались по большим праздникам.

Гена достал из кармана золотую табакерку с портретом Анны — награда за заслуги, — извлек оттуда нечто вроде самокрутки и прикурил от не менее красиво оформленной и дорогой зажигалки из хорошо знакомой мне модной и соответственно дорогой мастерской Лехтонена. Отчетливо повеяло практически забытым сладковатым запахом.

— Анаша?

— Она самая. В промежутке между уколами морфия забавляюсь. Хочешь? Не табак — можно.

— А давай. — Я протянул руку. — Вспомню молодость.

— Азов, что ли? Так отказался же.

В очередной раз ляпнул не подумав, от расстройства. Неприятным повеяло. Не думал, что он раньше уйдет. Всегда был крепким, как кожаный ремень. Крутить — пожалуйста, разорвать не удастся. А память-то у Гены хорошая. Предлагал когда-то для расслабухи вместо выпивки, а я на отцовский запрет сослался.

— Приходилось пробовать, — неопределенно ответил я. — Потому и не захотел. На войне нужна ясная голова. А теперь можно и развлечься.

— На старости только и осталось, что во все тяжкие пускаться, — знакомо ухмыльнулся он. — Глядишь, и с девками погулять охота пробьет.

— Раньше надо было начинать, — невольно вздохнул я с сожалением, — нынче и хочешь, да не вскочишь.

— Ну тебе-то грех жаловаться, — толкнул он меня в плечо.

— А сам-то?

— Кстати, — совсем другим тоном произнес Гена, — мой Степан, что от татарки, когда узнал, что сюда направляюсь, попросил передать дословно: «Затягивать непозволительно. Контролировать становится тяжело».

Неприятно, и придется начинать, не выполнив полностью план. Ну да ничего нового. Еще не было случая, чтобы все вышло идеально. И не важно, на войне или в производстве. Еще закон Мэрфи на этот счет есть: «Если нечто может сломаться, оно непременно сломается». Почему Мэрфи, за давностью лет уже не вспомнить. Выветрилось. Актер с такой фамилией существовал. Еще кино снял. Поскольку сам черный, в нем ни одного белого не присутствовало. Большой, видимо, любитель политкорректности.

— Он с остальными ладит?

— По жизни — да. Нормально общаются. А так… все равно больше твой, чем мой. Сам когда-то просил пристроить, вот и вышел отрезанный ломоть.

Определенно в свое время вышел сюрприз, когда заявился из глубин Азии с очередным караваном сомнительный тип, назвавшийся его сыном. Уж какие экспертизы Гена проводил, мне неизвестно, но признал. Якобы в бытность в плену с местной нагулял. А сынок не ужился с соседями. Кого-то достал всерьез, я особо не вникал. Не дожидаясь ответных мер, отправился искать отца. Через Ибрагима и нашел. Парень внешне на отца не походил, но вполне европеец с виду. Чаще всего за итальянца или грека принимают.

— И заметь, — добродушно усмехнулся Гена, — я не пытаюсь выяснять, что ты там опять нехорошее задумал.

— Почто сразу о плохом думаешь? — вяло возразил я.

— Будто не знаю, по какой надобности Степку используешь.

— Да?

— Когда прямо открутить кому-то голову почему-то нельзя, его посылаешь. Все обставит тихо, вроде бы случайно человечек споткнулся.

— Так спокойно говоришь?

— Ну Степан не Зосима. Его науки не привлекают и по колокольчику являться не станет.

— Кровь тоже не возбуждает.

— Это да. Убивает, будто работу делает. Без души. Странный вышел. Мать его дикая была. Не в вашем просвещенном смысле. Какая там природа, если всю жизнь в городе прожила, и неплохо, надо сказать. Родители не из бедных. Муж старый и особо не докучал.

Это он, похоже, в чужой гарем заглядывал. Ну, я как-то не удивлен. Оно же еще интереснее башкой рискнуть.

— В обычное время веселая, жизнерадостная. А чуть не по нраву, взрывается совсем не по-восточному. Огонь-баба: вскочит и с кулаками кидается. Все равно что мышь на слона, а туда же. За свой нрав вечно и страдала.

И сыну зачем-то про родного отца сказала. Может, не знал бы, и по-иному его судьба сложилась бы.

— Любил я ее, — сказал Гена после продолжительного молчания, давя окурок. — Не захотела уйти в Россию.

— А… — Я хотел спросить про жену. Особой страсти я так и не увидел. Жили нормально, без особых скандалов и шума. Пару раз Гена срывался, так на то причины веские имелись.

— То другое, — сразу перебил он. — Когда я ее увидел, будто в сердце кольнуло, так на мою мать похожа.

— Ты же говорил, лица не помнишь.

— Сам не понимаю. — Он покрутил головой, будто воротник тесный. — Может, свыше подсказали. Сначала просто жалел, а потом…

— Ну худо не было, и сыны твои добрые казаки.

При Оренбургском войске числятся, парочка в немалых чинах. Видать, гены от отца неплохие передались. Сами выслужились, без протекции.

— И девки подходящие, — согласился он. — А Степан другой, небось сам знаешь. Может, потому, что у матери туркмены в роду. Не способен сидеть на месте и приказам подчиняться.

Когда надо — очень даже. А что не делится подробностями с посторонними, даже с Геннадием, дополнительный плюс.

— Шило в заднице — будто болезнь. Не может долго сидеть на месте.

А это верно подмечено. Учителей под ниндзю мне было взять негде, и учили его всему понемногу. Драться, стрелять и с холодным оружием Степан обращаться умел. Зарезать тоже завсегда с удовольствием. Но на самом деле в основном мозгой работает и других посылает подвиги совершать, а сам в сторонке наблюдает. Грудью на стволы не ходит и при опасности бесшумно исчезает. Полезное свойство для разведчика.

Ничего такого изначально не задумывалось. Потерся рядом парнишка, и видно: в чиновники его нельзя определять, а для армии излишне инициативный и начальство не уважает. А тут как раз я принялся налаживать в Крыму сеть секретных корреспондентов. По-простому — обычный шпионаж. Кого же послать, как не объясняющегося на татарском с детства и не нуждающегося в притворстве. Он не выдает себя за мусульманина — таковой и есть. Степан — это же так, для близких. Самый натуральный Ахмет.

Я думал — поездит, письма передаст. Умудрился парень за год организовать параллельную организацию и завербовать Якуба-ага, толмача крымского хана. А тот много знал, сидя у хозяйского трона! Или на чем там хану положено располагаться. И денег немалых, на его просьбы посылаемых, не жалко. Донесения лично царица читала, настолько информированный кадр и полезные данные поставлял. После присоединения Крыма так и остался в администрации на прежней должности. А у меня появился личный помощник по восточным делам, со временем создавший ничуть не худшую резидентуру на Балканах. Молодой, а прыткий.