В. Бирюк - Стрелка

Гребля, конечно, несколько снижает накал… и предоставляет простор… для выхода энергии. Но народ в это занятие уже втянулся, начинает напряжённо интересоваться окружающими… пейзажами.

Вот эти? Таких маленьких? А давай сделаем побольше.

Делают. Стараются. Но… не по Бёрнсу:

Какой может быть сон у «девушки»?! Страда пришла! День — год кормит! Утром войско уйдёт, что нахлопала — то и полопала.

Каждый вечер, как только войско становится лагерем, с округи сбегаются туземцы. Кто-то барахло тянет на продажу — «продукцию народных промыслов». Но откуда у смердов — товары для войска? Особенно — по весне, когда старое — уже съели, а новое — ещё не выросло.

Ходит мужичок-коробейник по лагерю, кричит:

– А кому ложку? А кому ложку?

– Дядя! Не ори над ухом. Что ты хренью занимаешься? У всех же свои ложки есть.

– А… Ну… А вдруг кто обронил? Или — погрыз? Слышь, эта, мил человек, а может тебе… того… бабёнку? А? Дело-то молодое…

– Жену, что ли, предлагаешь? Так у твоей благоверной и зубы, поди, уже от старости по-выпали.

– А на что тебе в этом деле бабьи зубы? Не, не жену. Сноху. Молодая, горячая, сла-а-адкая… Тама вона, в леску дожидается. С супруженицей, стало быть, моей. (И громко, уже всему личному составу, отдыхающему вокруг костра). А, ребятки? Баба надобна? Чистенькая, беленькая, третьего дня в бане намывалася. А? Ласковая такая. И возьму недорого: по ногате за разик.

Лихой купец: у нас в хоругви два десятка самцов. Это — гривна. Две коровы. А сноха… «не лужа — останется и для мужа». Денёк отлежится… А то — и так. Пахоты да боронования ещё нет, работы по хозяйству — не тяжкие.

Многовато он просит: нам как-то в Пердуновке Кудряшок свою жену предлагал по куне. Но там, конечно, рынок был куда как ограниченнее. А тут вона сколько… хотелок озабоченных.

Семейный подряд. Но это — редкость. В смысле: редкость, когда такие дела мужчины предлагают.

В русском языке «сводня» — очень древнее слово, как «сваха». Производное мужского рода: «сводник» — позднее. А уж «сутенёр» — и вовсе новодел. К «свахе» мужской род так и не образовался. Свахун, свахец, свахуярин…? Исконно-посконное гендерное разделение профессий.

Обычно заявляется старуха. Но — не сваха. И начинает расписывать. А то и показывать: стайка из двух-пяти баб. Бабы — хихикают и жеманятся, старуха — цыкает и цену держит.

Дальше — по-всякому. Когда становимся лагерем возле города — сбегаются почитай все посадские, да и городские подзаработать выскакивают. Наши 5–6 сотен «необогретых» — «обогреваются».

Как попадаем возле селения небольшого… Десяток-другой баб да девок на нашу орду… А серебра-то у кого из воев вовсе нет, а у кого есть, да отдавать жалко. И смотреть не на что, и цена кусучая, и очереди ждать до утра… «Я тебе серебрушку обещал? Я тебе ещё пообещаю…».

Начинаются эксцессы. С одной стороны — наши. С оружием под руками. С другой — бабьё с визгом на три октавы. Впереди — деревенька. Там мужики с кольями. Рядом шатёр княжеский. Там нурманы с мечами…

Бабы в лагерь не идут — побаиваются, воины в селение… — аналогично. Уже есть примеры. Только толпой. Большинство устраивается «в кустиках» вокруг лагеря. Про «минное поле» вокруг воинского стана — я уже рассказывал? Про разных «санитаров леса», которые за этой полосой водятся… А придавить молодого, горячего — аж дрожит, ничего не видящего-слышащего, полу-одетого, в полу-спущенных…

Бардак. В смысле — наоборот. Борделя-то и нет. Фокус в том, что в хоругвях бабы запрещены.

Британский адмирал в отставке как-то признавался:

«На всех кораблях королевского флота есть женщины. Матросы тайно их приводят и скрывают. Держать под контролем офицеров все помещения современного эсминца — нереально».

У нас тут плоскодонки-«рязаночки», а не эсминцы «её королевского величества британского флота». Баб из-за их одежды и платочков — далеко видать. Поэтому в лодейках их нет. Но следом тащатся купцы.

Гюго, рассуждая о маркитантах, следующих за войском, в священном ужасе, шокируя тогдашнюю доброжелательную читающую публику, уточнят: «Некоторые — даже со своими жёнами!». Какой ужас! Какое падение нравственности!

Да, вот это — писец. Если уж и кулеш сварить не в чем… А «маркитантка юная»… Я не скажу за возраст, но по опытности… Разве что вспомнить тринадцатилетних девчушек из разных «лагов», привычных пропускать через себя бригады лесорубов.

У нас тоже такие есть: за воинским караваном тащится с десяток разнокалиберных лодочек. Есть там и десятка полтора персон в платочках. Купчики, владельцы лодок, обычно представляют их родственницами:

– Тёщиной двоюродной сестры падчерица. Вот, упросилась в поход — на приданое подзаработать, сами-то они… бедноватенькие.

У Потёмкина под Очаковым был целый «цветник» «племянниц». Правда, попытки уточнения степени и линии родства воспринимались светлейшим как личное оскорбление.

Эти — «родственницы», типа «трёхрублёвое заведение» по Куприну — приберегаются для командного состава. Им и палатку поставят, и винца кое-какого предложат. Но и цены… А солдатня… с чего поймалось — с тем по кустам и повалялось.

По мере того, как народ втягивается в греблю, а караван ход снижает, православное воинство, как и любое другое в подобной ситуации, начинает звереть. Девки купецкие даже в кустики — только толпой и под охраной. А то одну уже… прижали насмерть. Похоже, просто чтобы не орала, да сил не рассчитали.

Умные люди такие… коллизии предвидят и наперёд озабочиваются. А кто на «Святой Руси» самые умные люди по части речных походов? Тут есть разные мнения, но наша хоругвь из боярских — последняя, следом — ушкуйники новгородские. Вот к ним и присматриваюсь.

В Усть-Шексну пришли хорошо засветло. Поставили нас выше самого устья, Резан с ребятишками за речку в город пошёл — молебен там, торг какой. А мы с Суханом остались лодку с барахлом сторожить.

Мне, знаете ли, на люди выходить… Хоть у меня и панцирь в кафтане зашит, а вся спина в синяках — народный восторг в таких дозах выражается болезненно.

Пейзаж: река, песок, бережок, тропка на горку. На песочке — лодки вытянутые, на бережку — мы лежим. На горке какая-то деревенька подгородная. Под горкой, там, где тропка с берега вверх поворачивает — лесок. Чуть зеленеть начал. По тропке, по бережку, за версту, идёт пара — мужик да баба. Мужик тащит на плече две жердины, баба — в переднике какую-то траву.