Олег Кожевников - Комкор

Мне удалось связаться со всеми, поздравить с повышениями в звании; не отказал я себе и в удовольствии с ходу озадачить коллег более масштабными планами, ну и, естественно, поторопить всех с прибытием в штаб корпуса, кроме Осипова, который становился теперь командиром бригады и координатором всей нашей обороны на восточном направлении. Конечно, координатор – это громко сказано, по существу, координировать-то было нечего. Сил на том направлении я ему оставлял мало – три дивизиона 724-го артполка с пехотным прикрытием; группу Бедина, правда, без ее командира, который тоже должен был явиться в Волковыск; ну и те гаубичные полки РГК, которые мы не успеем из-за нехватки тягачей перетащить под Сокулки и в район Сурожа. В первую очередь передислокации подлежало два артполка РГК, которые запланировано было сосредоточить для усиления узла обороны, создающегося под Сокулками. Они также должны были поддержать рейд 4-й танковой дивизии к Августину, а если удастся передислоцировать гаубицы, то и удар на Сокулки. Кроме этого, очень хотел перебросить в район Сурожа не менее четырех гаубичных полков – мечта о фронтальном ударе при общем направлении на Варшаву прочно сидела в голове. Конечно, я понимал, что с наличным парком тягачей, господством в небе немецкой авиации, а также небольшим запасом снарядов к 152-миллиметровым гаубицам на артскладе Гаврилова, такая задача была чем-то из области фантастики. Но мне очень уж хотелось хотя бы начать это наступление классически – с мощной артподготовкой и подавлением возможных узлов обороны гитлеровцев. Ну а если и не выйдет подтянуть к месту удара достаточное количество артиллерийских стволов, то наступлению все равно быть, просто придется моторизованным подразделениям обтекать эти узлы обороны и выходить на оперативный простор.

Казалось бы, все эти прожектерские планы выглядели смешным фарсом перед фактом того катастрофического положения, в котором находились части Красной армии. Но это казалось так только на первый взгляд – люди и техника еще имелись, вот только командиры в большинстве своем были поражены губительной бациллой бессилия перед жестким камнепадом обстоятельств. Не было единого твердого стержня, о который могли бы опереться люди в такой страшный час: армейские политорганы практически самоустранились, идея державности была выбита из людских голов и заменена искусственным понятием интернационального долга. А долг перед Родиной, близкими и памятью предков – не менее аморфным понятием о братстве трудящихся. Религиозность, мягко говоря, тоже не приветствовалась, так как мешала строительству светлого коммунистического завтра. Одним словом, души людей были здорово подчищены, и такой выхолощенный, новый человек остался один на один с неожиданным настоящим – тем ужасом, который на него валился с неба, бил прямо в лоб на родной земле, окружал со всех сторон слухами о несметных полчищах врагов, с которыми бесполезно биться. Слава богу, оставались еще единицы людей, крепких духом, на которых только и можно было опереться. Остальным же необходима была опора, и лучше всего – в виде невероятной идеи, бьющей по воображению и оголенным нервам. А больше всего необходим был лидер, демонстрирующий полную уверенность в победе, твердость, граничащую с жестокостью и, несомненно, прозорливый ум полководца. Злодейка-судьба так все перекрутила, что мне ничего не оставалось, как стать таким лидером. А куда деваться? Ведь я знал, к чему приведут малодушие, скромность и игра в прятки за спинами более достойных людей. Пришлось брать себя в ежовые рукавицы и демонстрировать полную уверенность в победе, хоть это было нелегко, ведь в моей прошлой реальности этой уверенности и в помине не было, там проще всего было проявлять твердость и жестокое отношение к предателям – вот этому нас хорошо учили в Эскадроне. Теперь же более всего я боялся опростоволоситься в главном для лидера вопросе – грамотном и прозорливом руководстве воинскими соединениями. Вот если бы командовать ротой или батальоном – там бы я был на своем месте, а не парился, как сейчас, над решением стратегических вопросов. Там было так: увидел врага – убей; нужно поднять цепь в атаку – ТТ из кобуры, пару пинков под зад струсившим красноармейцам и «ура-а-а!..», и вон все мысли из головы, мешающие уничтожить врага. А тут – думай, да не просто думай, а так, как будто я, мать его, Спиноза. Или еще хуже – говори до мозоля на языке, только чтобы внушить людям уверенность в победе – чистый, мля, Цицерон. Нет, срочно сюда Пителина! Пускай он думает, а я лучше буду у него на подхвате. Тяжела, блин, шапка Мономаха!

Так я сидел и думал, выжидая отмеренный мною же срок, когда повторно можно будет связываться со штабом бригады. Уже пять минут прошло, как я говорил с Бединым, последним командиром из моего списка, с которым поручал связаться радисту. Оставалось еще три минуты, и можно связываться со штабом бригады. «Вот же черт, как медленно текут проклятые секунды! Ну давай же, давай», – уговаривал я свой хронометр. Как бы вняв моим мольбам, поступил вызов на нашу радиостанцию из штаба бригады. У радиостанции был сам Пителин. Надо думать, с какой радостью я воскликнул:

– Михалыч, можешь не волноваться, я направил помощь Сомову! У вас-то самих как дела?

В ответ сухим тоном голос начштаба произнес набор цифр. «Вот жертва инструкций, – подумал я, – опять нужно отвечать этому педанту кодовыми цифрами!» Однако эта самая задержка, а именно – расчет своего кода на данный момент времени, меня приличным образом отрезвила, сменив эмоциональный и нервный настрой на деловой. Я коротко произнес этот своеобразный пароль и потребовал доклада о положении дел в бригадной группе.

Однако Пителин, будто названный мною код прорвал, наконец, плотину сдержанности, напротив, вдруг слишком взволнованно заговорил; возбужденная речь его, переходящая на крик, была весьма спутана – логика прослеживалась только в первых фразах о том, что положение нормальное, что немцы сидят, не рыпаются, только изредка постреливают и иногда кидают мины. Потом он начал нести полный, на мой взгляд, бред, через который рассудок с трудом пробирался; а Михалыч продолжал возбужденно кричать:

– Филиппыч, представляешь, поляки хотят нам помочь! Больше трехсот человек пришло в расположение бригады! Требуют оружие и указать позиции, где им занимать оборону! Это же невероятно, чтобы шляхтичи помогали русским! Я все еще не верю и боюсь им выдавать оружие – вдруг ударят в спину и откроют дорогу немцам! Прямо не знаю, что делать? Их командир требует, чтобы связались с тобой, говорит – ты их знаешь и поверишь! Он служил раньше в польской армии, звание – полковник.