Валерий Большаков - Позывной: «Москаль». Наш человек – лучший ас Сталина

– Уходим!

В строю осталось девять «Илов». Истребители прикрытия, закончив работу, ушли на базу.

И тут Иван Арефьев доложил командиру группы:

– В кабине дым. Мотор задымил! Плохо вижу землю!

Штурмовик начал терять высоту и скорость. Ерохин пристроился к Арефьеву, а тот летел на бреющем – прямо на какой-то сарай или амбар.

– Иван, Иван! Отверни влево!

Арефьев пролетел рядом с сараем, но впереди показался мост.

– Еще левее, еще!

Миновав препятствие, Иван на малой скорости посадил машину на фюзеляж. «Дядя Миша» патрулировал над ним до тех пор, пока Арефьев не подал ему сигнал рукой: все в порядке, иди на аэродром. Командир эскадрильи стал набирать высоту, чтобы догнать остальных, и вдруг, откуда ни возьмись, явились два «Мессершмитта».

Один из «Мессеров» стал пристраиваться «горбатому» в хвост.

Обороняться было нечем.

Михаил соображал недолго – и выпустил шасси. Самолет вздрогнул, его скорость резко упала, а «месс» ушел вперед, оказываясь в секторе обстрела. Сообразив, что к чему, немецкий пилот постарался отвернуть, да только уже не поспевал – и заработал добрую порцию пуль. «Худой» задымил да и потянул до своих.

А вот второму уже не досталось – вышли и снаряды, и патроны.

Фашист прошил очередью крыло штурмовика. Пулей мелкой, но пакостной пробило кабину. Ерохину обожгло висок. Кровь заливала глаза, голова кружилась от перегрузок, а тут вертись, уходи из-под огня.

«Дядя Миша» маневрировал: резко менял высоту полета, делал развороты, но «Ил» был обречен. Побитая машина задымила, и тут посреди огромного болота обозначилась небольшая площадка.

Туда штурмовик и плюхнулся. Ошеломленный, «Дядя Миша» вывалился из кабины.

«Мессер» разворачивался вверху, видно, посчитав, что сбил русского.

«Дальше пешком», – понял комэск.

Облив «Ил» бензином, Ерохин поджег его, чтобы не достался врагу, а сам потопал на восток.

К утру вышел к березовой роще, а за нею обнаружилось шоссе.

Оно долго пустовало, пока, наконец, не показалась телега.

Смуглолицый ездовой с эмалевыми треугольниками в петлицах [15] Младший сержант. погонял животину не шибко, жалеючи.

– Стой! – выступил из-за деревьев Ерохин. – Кто таков?

– Узбек, Азиз меня зовут, – отрекомендовался возница и гордо добавил: – Я сапер! Саперы ставят мины, а я подвожу. А ты кто? Летчик?! Хоп, ладно, садись. Довезу до нашей части…

А. Данилов, старший политрук 127-го ИАП:

«Навалились со всех сторон. Даю веером очередь, почти наугад. Хотел дать вторую, жму гашетки, а пулеметы молчат.

Понял: кончились патроны. Видать, это поняли и немцы: встали в круг, да и взяли меня, голубчика, в оборот. Вижу: левая плоскость ободрана, перкаль болтается, ребра наружу. Машина слушается плохо.

А гитлеровцы лупят по очереди, кругом огонь, дым, следами от трассирующих пуль все, как сеткой, затянуло. «Вот теперь, – думаю, – погиб». Эрликоновский снаряд нижнюю плоскость пробил, пуля в сухожилие левой руки угодила, лицо в мелких осколках, реглан искромсан…

Верчусь, как куропатка, а поделать ничего не могу. Гляжу: один так красиво на меня заходит. И вижу свою смерть. Теперь уже все равно – таран так таран! Он – в пике, а я задираю нос к нему.

Успел отчетливо увидеть горбоносое лицо и злорадную на нем ухмылку гитлеровца: знает, гад, что я безоружен, торжествует победу. «Ну нет, думаю, рано: ни мне, ни тебе!»

Не помню уже, как довернул свою «чайку» и винтом рубанул «Мессершмитт» по крылу. Он и посыпался.

Падает, струя дыма от него все толще и толще, – и я рядом, в нескольких метрах от него падаю. «Мессер» стукнулся об землю и сгорел, а моя «чайка», хоть и подбитая, полегче, перед самой землей как-то вывернулась. Сел на брюхо, огляделся. Своих не вижу никого, а фашистов кругом полно, бьют по мне, лежачему. Чувствую удар в живот, не знаю, чем: пулей, осколком снаряда?

В глазах сразу потемнело, какие-то круги пошли. Решаю: теперь-то уж наверняка убит…»

Комзвена Долгушин до последнего не верил, что сможет совершить свой третий вылет – как раз зашли «Ме-110». Стали в круг и с пикирования принялись обстреливать стоянку самолетов.

Хоть там и остались одни ломаные да битые, а все равно жалко.

Перед выходом из пикирования тяжелые двухмоторные «Мессершмитты» сбрасывали «бомбы-лягушки» СД-2.

Огонь был очень мощный, два «И-16» упали, подбитые на взлете.

Бомбы рвались с черным дымом и пылью, оставляя небольшие воронки.

«Ишачок», только что заправленный, с еще горячим мотором, взлетел, и Долгушин завертел рукоятку, убирая шасси. Надо было сделать сорок три оборота, да вот только немцы церемониться не стали, открыли огонь.

Проклиная «чертова ишака», немцев, все на свете, Сергей набрал-таки высоту, не сверзившись вниз. Оглянувшись, он малость успокоился – все три ведомых шли за ним, крутя головами во все стороны. А ведь учили их!

Это комзвена просматривает воздушное пространство по часовой стрелке, слева направо; передняя полусфера сверху вниз, правая снизу вверх, затем левая – снова сверху вниз.

В звене же, когда один ведомый идет слева, а два справа от ведущего, обзор пространства ведется иначе: командир смотрит вперед – влево и вправо, вверх и вниз; левый ведомый оглядывает по часовой стрелке, правые же, наоборот, против ее хода.

Вдобавок экипажи делают отвороты то в одну, то в другую сторону, высматривая, нет ли врага на хвосте.

– Балбесы… – буркнул Сергей.

Жаль, что на «И-16» не стоят рации. Очень жаль.

Долгушин глянул на машину комэска Кулева: тот должен был дать команду на перестроение. Вот!

Самолет комэска покачал крыльями, подавая сигнал: «Перестроить боевой порядок в правый пеленг звеньев». Долгушин с ведомыми приотстал, давая возможность левому звену встать куда положено.

Внизу зеркальной лентой сверкнул Неман, а с запада наплывали целые облака пыли – она выбивалась из-под гусениц, копыт и колес гигантской колонны.

Немцы наступали.

Вдали клубились бурые облака дыма от пожаров, виднелись разрывы бомб и снарядов, сверкавших красными и малиновыми искрами. Дым, пыль и гарь поднялись до двух километров высоты.

Самолет Кулева дернулся, словно поплавок, когда рыба клюет.

Это означало: «За мной, в атаку!»

С пятисот метров истребители ринулись вниз, обстреливая головные автомашины вражеской колонны. Навстречу понеслись очереди из «Эрликонов» и мелкие снаряды зениток.

Долгушин ощущал злое торжество, наблюдая, как пушки его «ястребка» рвут капоты «Опелей», кромсают покатые крыши легковушек, косят разбегавшуюся пехоту.

Чуть ли не у самой земли комзвена вывел самолет из пикирования, боевым разворотом ушел вверх и снова бросился с высоты на неприятельскую колонну, на этого стального змия, что вполз на его родную землю.