Александр Харников - Царьград (сборник)

Алекс посмотрел на меня с чуть заметной улыбкой, и я вдруг понял, что и соответствующий договор уже имеется, равно как и готовые планы возрождения Конфедерации.

Билл же сказал:

– Джордж, как только ты согласишься на мое предложение, я тебе сразу расскажу все – и предысторию этого проекта, и наши ближайшие планы. Если хочешь, подумай – неделя тебя устроит?

Я закрыл на секунду глаза и вдруг понял: «Да, это и есть то самое предложение, от которого невозможно отказаться». И сказал:

– Билл, а зачем мне неделя? Я согласен.

Мы сидели до двух часов утра, обсуждая и сложившуюся ситуацию, и мои дальнейшие действия, начиная с того, что мне, увы, не удастся поехать в Карлсбад. Зато жену мою югороссы привезут сюда. Здесь, на Принцевых островах, тоже есть воды, а также врачи и терапевты, которые намного лучше, чем в Карлсбаде. И что для моего сына тоже найдется работа в Константинополе, хоть и не на дипломатической стезе. Телеграмму ему от моего имени, чтобы все бросал и выезжал в Европу, отправят немедленно.

И я пошел спать в совсем другом расположении духа, чем в последние два тяжелых для меня дня.

29 (17) сентября 1877 года. Санкт-Петербург. Статья в газете «Русский инвалид» Лев Николаевич Толстой.

Смертный грех патриотизма

От редакции: Скажем сразу: мы категорически не согласны с теми идеями, которые излагает автор этой статьи. Но мы все же сочли нужным напечатать этот материал, чтобы наши читатели могли сами убедиться за что ратует автор, считающий себя новым мессией. И сделают надлежащие выводы.

Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых – отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти. Так он и проповедуется везде, где проповедуется патриотизм.

Мне уже несколько раз приходилось высказывать мысль о том, что патриотизм в наше время есть чувство неестественное, неразумное, вредное, причиняющее большую долю тех бедствий, от которых страдает человечество, и что поэтому чувство это не должно быть воспитываемо, как это делается теперь, – а, напротив, подавляемо и уничтожаемо всеми зависящими от разумных людей средствами.

Казалось бы, и зловредность и неразумие патриотизма должны бы быть очевидны. Но удивительное дело, просвещенные, ученые люди не только не видят этого сами, но с величайшим упорством и горячностью, хотя и без всяких разумных оснований, оспаривают всякое указание на вред патриотизма и продолжают восхвалять благодетельность и возвышенность его.

Что же это значит?

Одно только объяснение этого удивительного явления представляется мне. Вся история человечества с древнейших времен и до нашего времени может быть рассматриваема как движение сознания и отдельных людей, и однородных совокупностей их, – от идей низших к идеям высшим.

Всегда, как для отдельного человека, так и для отдельной совокупности людей, есть идеи прошедшие, отжитые и ставшие чуждыми, к которым люди не могут уже вернуться, как, например, для нашего христианского мира – идеи людоедства, всенародного грабежа, похищения жен и т. д., о которых остается только воспоминание. Есть идеи настоящего, которые внушены людям воспитанием, примером, всей деятельностью окружающей среды, идеи, под властью которых они живут в данное время, как, например, в наше время: идеи собственности, государственного устройства, торговли, пользования домашними животными и т. п. И есть идеи будущего, из которых одни уже близки к осуществлению и заставляют людей изменять свою жизнь и бороться с прежними формами, как, например, в нашем мире идеи освобождения рабочих, равноправности женщин, прекращения питания мясом, как и другие идеи, хотя уже и сознаваемые людьми, но еще не вступившие в борьбу с прежними формами жизни.

Таковы в наше время называемые идеалами идеи уничтожения насилия, установление общности имуществ, всеобщего братства людей. И потому всякий человек и всякая однородная совокупность людей, на какой бы ступени они ни стояли, имея позади себя отжитые воспоминания о прошедшем и впереди – идеалы будущего, всегда находятся в процессе борьбы между отживающими идеями настоящего и входящими в жизнь идеями будущего. Совершается обыкновенно то, что, когда идея, бывшая полезной и даже необходимой в прошедшем, становится излишней, идея эта, после более или менее продолжительной борьбы уступает место новой идее, бывшей прежде идеалом, становящейся идеей настоящего.

Но бывает и так, что отжившая идея, уже замененная в сознании людей, такова, что удержание этой отжитой идеи выгодно для некоторых людей, имеющих наибольшее влияние в обществе. И тогда совершается то, что эта отжившая идея, несмотря на свое резкое противоречие всему изменившемуся в других отношениях строю жизни, продолжает влиять на людей и руководить их поступками. Такая задержка отжившей идеи всегда происходила и происходит в области религиозной. Причина этого та, что жрецы, выгодное положение которых связано с отжившей религиозной идеей, пользуясь своей властью, умышленно удерживают людей в отжившей идее.

То же самое происходит и по тем же причинам в области государственной по отношению к идее патриотизма, на которой основывается всякая государственность. Люди, которым выгодно поддержание этой идеи, не имеющей уже никакого ни смысла, ни пользы, искусственно поддерживают ее. Обладая же могущественнейшими средствами влияния на людей, они всегда могут делать это.

В этом представляется мне объяснение того странного противоречия, в котором находится отжившая идея патриотизма со всем противным ему складом идей, уже вошедших в наше время в сознание христианского мира.

Народы без всякого разумного основания, противно и своему сознанию, и своим выгодам, не только сочувствуют правительствам в их нападениях на другие народы, в их захватах чужих владений, и в отстаивании насилием того, что уже захвачено, – но и сами требуют этих нападений, захватов и отстаиваний, радуются им, гордятся ими. Мелкие угнетенные народности, попавшие под власть больших государств, – поляки, ирландцы, чехи, финляндцы, армяне, – реагируя против давящего их патриотизма покорителей, до такой степени заразились от угнетающих их народностей этим отжитым, ставшим ненужным, бессмысленным и вредным чувством патриотизма, что вся их деятельность сосредоточена на нем, и что они сами, страдая от патриотизма сильных народов, готовы совершить над другими народностями то же самое, что покорившие их народности производили и производят над ними.