А. Ренников - Диктатор мира

Корельский, конечно, мог указать для успешности поисков все эти особенности аппарата. В таком случае, каждая встреча с таможенными дозорами или с международной воздушной полицией — гибель.

К счастью, шел дождь тогда. Небо клубилось, отклик равноденственных бурь гнал от Пернамбуко тяжелые тучи. Достаточно было войти в облака и вместе с ветром скрыться над океаном.

Эти первые дни… Ужасные дни! В тот же вечер, наспех, взяв, что можно, бежали на аэровокзал. Несколько слов в письме к матери… И с тех пор — ничего. Был ли эдикт? Не был? Если Корельский издал, — какой позор для престижа Диктатора! Но он мог, конечно. Владимир припомнил теперь — загадочные улыбки, когда тот прибыл на остров, осо-беную вкрадчивость, подчеркивание нежности в дружбе. Во время похорон жертв с вонзившихся в сушу кораблей — сколько проявил энергии! Собрал всех негритосов, сам следил за распоряжениями Нубу…

Ариадна больна. Неутихающая тревога, непрестанное движение, качание аппарата, иногда большая высота, редкий воздух… Все это надорвало силы, сломило энергию. Она второй день лежит.

— Сколько уже дней, Владимир?

— Не знаю точно. Двенадцать… Пятнадцать. Тебе не лучше, родная?

— Я так устала! Хоть бы на час. На два. Твердую почву под ногами… Землю. Как я хочу земли, Владимир! Как я хочу земли!..

Он стоит на коленях возле кровати, нежно целует, заботливо поправляет подушку.

— Хорошо, Ади. Мы спустимся. Скоро. Потерпи еще немного. Совсем немного.

— У нас консервы кончаются. Воды мало…

— Воды много, Ади. Я ведь недавно… позавчера в Енисее набрал.

— Все равно. Я не могу больше, Владимир! Я умру… Ведь он мог только пригрозить. Но не выполнить. Возможно, что никакого эдикта не было… Куда ты? Владимир!

— Погоди…

Он быстро встает, смотрит в зеркало, отражающее горизонт впереди аппарата.

— Опять кто-то!

Владимир выходит в машинное отделение, берется за рычаг, начинает забирать высоту. Встречный аппарат, идущий со стороны Северной Америки, быстро приближается. Он значительно ниже, ближе к океану, по крайней мере, на полкилометра. Но, вдруг, точно заметив маневр, тоже поднимается, выравнивает путь, тревожно ноет сиреной.

— Дозорный?

Владимиру известны таможенные и полицейские английские и американские аппараты. Со времен республики у них остались цвета — у англичан красные и белые полосы, у американцев — все голубое, с белыми звездами на крыльях. Но в бинокль видно: черный цвет, а на крыльях белые зигзаги. Кроме американцев и англичан, есть еще таможенные у японцев, но у них — белое с желтым. Кроме того, на Атлантическом они не дежурят. Быть может, испанский? Французский? Какие цвета у испанских?

Он стискивает зубы, снова нажимает рычаг. Аппарат вздрагивает, начинает вертикально идти вверх. Встречный уже близко. Видны без бинокля — черный остов и крылья с белыми молниями.

— Опять?

Из ящика появляется длинная ракетная трубка, кладется на аппаратный столик. К сожалению, с собою нет не-булина, приходится прибегать к удушливому газу. Но если понадобится — нельзя останавливаться ни перед чем.

— Любимый! Что там? Встречные? — слышен слабый голос Ариадны.

— Да, Ади. Сейчас разойдемся. Одну минуту.

— Остановитесь! — на английском языке кричит в рупор, наклонившись над бортом, кто-то в форме с блестящими пуговицами. — Именем закона!

— Какого закона? — цедит сквозь зубы бледный Владимир. — Какого закона? Я не знаю закона…

Рука сильнее давит рычаг. Но встречный уже приблизился. На плечах узкие плетеные погоны, на голове форменная фуражка с золотым околышем. Незнакомец выдвигает металлический шест, взмахивает красным флагом.

— Ни с места!

Владимир берет в руку трубку, прикладывает палец к приделанному у дна замыкателю. Еще мгновение… И слышит вдруг:

— Циклон идет! От берегов Гвианы зюйд-вест! Центр 748! Именем закона требую повернуть обратно!

Это быль аэроплан американской метеорологической инспекции.

Оба аппарата бегут на северо-восток, почти параллельно. Владимир не хочет показывать, что ему неприятно соседство. Осторожность, однако, не мешает: предательские серебряные оконечности крыльев! Сначала могли не обратить внимания. Но если будут долго видеть, вспомнят…

Приходит в голову мысль: спросить, нет ли газет. Хотя бы какой-нибудь старый номер, за последнюю неделю. Счастливый случай узнать, что происходит. И затем распрощаться. Повернуть на юг, к африканскому побережью.

— Алло!

— Слушаю?

— Нет у вас чего-нибудь для чтения, мсье?

— Есть. Могу дать пропагандную метеорологическую литературу. О происхождении циклонов, предвестниках, мерах предостережения.

— А газет нет? Сегодняшнего номера?

— Я посмотрю, мсье. А вы откуда?

— С Балканского полуострова. По торговым делам. Будьте любезны, мсье, дайте сегодняшний номер… Мне нужна биржа.

Служащий метеорологической инспекции оказывается обязательным господином. Не проходит и нескольких минут, как он появляется у борта, размахивает толстым пучком бумаги, привязанным к длинной тонкой металлической нити.

— Держите конец!

На борт аппарата падает свинцовая гирька. Владимир тянет нить, отвязывает «Washington Times», бросает гирю обратно.

— Благодарю вас, мсье. Прощайте. Иду на юго-восток!

Однако, говорить этого было не нужно. Вдали низко над океаном, со стороны Северной Европы показался шедший к Америке аппарат. Он был громоздкий, наверно, товаропассажирский. На нем, без сомнения, есть свое радио, изве-вестие о приближении бури он должен был получить непосредственно.

Но, по предписанию центра, инспекция предупреждает все без исключения аппараты. И, дав полный ход, добросовестный американец стремительно падает вниз, мчится к неосторожному новому гостю.

— Ну что: есть что-нибудь, Владимир? Есть?

Ариадна сидит, опираясь спиной на подушки. На щеках нервный румянец, в глазах больной блеск.

— Есть…

— Что? Читай! Читай все!

— Вот. «Официальное сообщение. От министерства юстиции».

— Ну?

— «Граждане!

Осталось только четыре дня до 10 ноября, когда истекает срок, данный Мировым Диктатором всем пяти частям света для отыскания леди Ариадны Штейн.

В случае ненахождения означенной леди, как известно, с воскресенья начинается паралич всех столиц, подобный тому, каковой имел место летом сего года. Так как срок окончания паралича не предуказан эдиктом № 4, то, согласно представлению министра финансов, Совет министров Севе-ро-Американской Соединенной Империи спешно постановил:

I. Все денежные обязательства, выданные частными лицами казенным предприятиям и обратно, пользуются мора-ториумом вплоть до 3 часов пополудни того числа, которое наступит через три полных дня после снятия с Вашингтона паралича.