Илья Бриз - Сбить на взлете

— Учебно-тренировочные? — удивился Коноваленко.

— В том-то все и дело, что боевые. В спецификациях четко указано, что вооружение как на наших первых истребителях. Двадцатимиллиметровая пушка и два скорострельных ШКАСа.

— Шасси? — почти перебил Дубровин. Ходили слухи, что на новых Як-7УТИ механизмы складывания теперь не ставят.

— Убираемое, — успокоил инженер. — Мотор новой модификации — М-105ПА несколько большей мощности с беспоплавковыми карбюраторами. Обеспечивается перевернутый полет в течение целых пяти минут и ввод в пикирование с отрицательной перегрузкой.

— Ну посмотрим, что это за зверь такой, — успокоился командир полка. — Вот где бы еще радиостанций раздобыть? Связь — это сегодня основное, что нужно для правильной организации боевых действий.

Новые Яки удивили — по внешнему виду почти никаких отличий от спарки, только задняя кабина без дублирующего управления, приборной доски и сиденья. Изменения в конструкции минимальные, разве что подмоторную раму сделали отъемной от каркаса фюзеляжа. Дядя Витя для вида поругался на них немного — тяжеловаты по сравнению с Як-1, только усиленный мотор спасает. Летают наши пилоты теперь почти каждый день, если погода есть. Соответственно, обслуживать и ремонтировать требуется частенько. Бьют по мелочи свои самолеты недавние курсанты, а ныне сержанты. На удивление наши девчонки-авиаспециалисты более-менее справляются. Приглядывать за ними конечно надо, но старательные. Сильная Ленка в одиночку снимает пушку, чистит, смазывает и ставит точно по меткам — не подкопаешься. Еще и другим оружейницам не отказывается помогать. Сработаемся!

С новыми мембранно-игольчатыми карбюраторами — по шесть штук на каждом моторе — я разобрался быстрее Елизарыча. Сложная конструкция и очень непростые регулировки. Помучился и все-таки почуял, как их надо правильно настраивать.

— Вот ведь точно прохфессор! — восхитился воентехник второго ранга Кривонос после демонстрации комполка виртуозного перевернутого пилотажа на отрегулированной мною боевой машине. — Можешь, ексель-моксель.

Накликал на мою голову — девки-мотористки теперь иначе как профессором не величают. Кто смеется, но большинство, надо признать, вполне серьезно, с уважением. А мне, если честно, как-то не очень удобно от такого прозвища — ведь понимаю, что настоящих знаний по мотору у меня нет. Чувствую если что-то не так, но не учился ведь. Разве что, проштудировал толстенную книгу с описанием мотора. Так выучил, что ночью разбуди и спроси что-нибудь, отвечу без запинки. Главное — не просто так в себя текст вогнал, а разобрался что к чему, не стесняясь задавать вопросы военинженеру Мамонтову. Елизарыч, если честно, не во всем тянет. Зато с практической точки зрения самолет очень хорошо знает.

Молодых пилотов разбили по эскадрильям — всего две, а не пять, как было до войны, но, считай, полноценные — по десять истребителей в каждой. Официально в звене по-прежнему по три самолета, но реально летчиков по устному приказу комполка разбили на пары. Подполковник Липатов приходит на старт, смотрит на тренировки своим опытным взглядом, все понимает, но молчит. Его задача как можно быстрее вытолкнуть нашу часть на фронт. Самому Липатову уже не воевать — медики ему еще до этой войны только на У-2 после тяжелого ранения над Халхин-Голом летать разрешили.

Снежная королева, стерва, с меня не слезает. Как обслуживание техники закончу, так сразу в УЛО тащит и гоняет по предметам. Упрямая до жути, даже обсуждать парад на седьмое ноября, что нам в клубе вместо старого кино показывали, отказалась:

— Вот все задачи по тригонометрии решишь, тогда можно будет и поговорить. Простейшие формулы изволь запомнить, а что посложнее… — протянула листок, где ее аккуратным почерком было выведено все необходимое, — твоя задача усвоить методы решения уравнений, а не вызубрить ответы из конца учебника.

Ну вот, а я уж было раскатал губу. Придется голову прикладывать. Посмотрел на младшего воентехника — умная стерва на мою голову. Глазищами своими серо-зелеными хлопает, как будто совсем не виновата в том, что я опять кино в клубе пропущу.

Разъясняет, если во что-то с первого раза сам не въехал, толково. К произношению на немецком особо не цепляется:

— Ты, главное, хоть что-то пойми из того, что говорят. И отзовись так, чтобы разобрать можно было. Остальное со временем приложится.

Смотрит, можно сказать, ласково, если быстро решаю примеры, но сразу звереет при неправильном ответе. Хорошо хоть после ужина не лезет со своими занятиями. Вообще-то заметно, что Ветлицкая сама на обслуживании техники выматывается. Что-то там делает с самолетными приемниками и передатчиками. Роется в их внутренностях со своим самодельным приборчиком, ругается на некондиционные комплектующие и меняет часть деталюшек.

Мыться старшему сержанту Кривошеиной в моей каморке понравилось. Чистюля — два-три раза в неделю стала приходить. Теперь Ленка в коридорчик меня не выгоняет — спинку-то ей потереть кто-то должен. И воду от колонки сама притаскивает.

Как-то после бурных утех на моем широком топчане рассказала о своей жизни. Окончила школу в Горьком, пошла на авиазавод работать. Там занималась расконсервацией пушек и пулеметов, устанавливаемых на «Ишаки» и ЛАГГи. Выскочила замуж. Как самокритично отметила — сдуру. После неудачных родов — ребенок умер — муж настоял на разводе. Пока болела, он себе другую успел найти. Дома с пьющей матерью тоскливо, вот и подалась добровольцем в армию.

— Здесь лучше? — удивился я.

— Как тебе сказать? — задумалась, с заметной нежностью перебирая пальцы на моей руке. — Тут порядок, какая-то определенность. Все равно не понять, какая жизнь после войны будет. Глядишь, и мужа себе нормального подыщу. А пока, — как-то очень довольно улыбнулась, — ты у меня такой нетерпеливый есть, — и прижала мою ладонь к своей тугой полной груди с уже топорщащимся соском. Понимает, что на роль благоверного я никак не подхожу. Но вот нравится Ленке ласкаться на чистых простынках. Кто из нас нетерпеливей — это уже другой вопрос…

В первый день декабря вылетели на фронт. Тащиться в теплушке несколько суток категорически не хотелось. Я устроился в задней кабине нового Як-7 с бортовым номером «тринадцать», уложив парашют на пустой деревянный ящик из-под патронов. За почти полтора часа продрог до костей даже в меховом комбинезоне. Хуже другое — вентиляция горячим воздухом от мотора в, по сути, грузовом отсеке не предусматривалась. А вот поддувало из-за борта… Маленькие окошечки по бортам, чтобы пилот мог осматривать заднюю полусферу, от моего дыхания заиндевели сразу же после взлета. Очень неприятное ощущение — как будто в склепе замуровали. И даже с дядей Витей не поговорить — СПУ-то* отсутствует. На аэродроме меня скрюченного из самолета вытаскивали — сам по причине промерзнутости разогнуться не смог. Окончательно отошел от холода только после обеда, приняв в столовой наркомовские сто грамм, и завалился спать в относительно теплой — целых двенадцать градусов выше нуля — казарме, не сняв зимнего комбинезона и накрывшись двумя одеялами.