Дмитрий Старицкий - Фебус. Ловец человеков

Не помню уже, где я это вычитал, но засело в голове крепко, что восточные купцы наваривали на венецианцах более восьми сотен процентов на специях. А те еще раза в два-три цену накручивали. Сам же фрахт корабля редко превышал два процента от стоимости груза. В итоге на базаре в Нанте стакан перца горошком стоил целый лиард, остальные специи – еще дороже.

– О, прекрасный эмир, откуда у бедного торговца будет тысяча процентов? – традиционно по-восточному стал прибедняться капудан. – Так… немного чурек кушаем почти каждый день, тем и счастливы. И неустанно хвалим милосердного Всевышнего, – тут Хасан воздел руки к солнцу и опустил вниз, проведя ладонями по бороде, – который в беспредельной милости своей позволяет нам заработать еще чуть-чуть на шербет и кофе. Откуда возьмется тысяча процентов, о солнцеликий эмир? Аллах свидетель, что и пяти сотен не наскрести.

Тут я отметил, что капудан клянется Аллахом передо мной – неверным, а это значит, что может откровенно соврать, не боясь Божьего гнева. Вот если бы он поклялся памятью своего отца, тогда можно было бы и поверить. Хотя кавказское «мамой клянусь!» в большинстве случаев означает, что вам нагло врут.

А капудан тем временем продолжал грузить меня своей слёзницей:

– Берберские пираты совсем обнаглели, несмотря на то что сами магометане; они по наущению Иблиса грабят правоверных последователей пророка, будто им христиан и евреев мало. Нынче даже фирман эмира Тлемсена от них не спасает. А хорошая охрана очень дорого стоит.

Вельзер даже рот открыл от изумления, глядя на своего контрагента. Наверняка такого показного самоунижения от гордого, знающего себе цену капудана он никак не ожидал. Точнее – никогда не видел раньше, как восточные купцы общаются с властью. Любой властью.

– Я рад, что у вас дела идут так прекрасно, – похвалил я сарацина, – и надеюсь, что ваша галера и ваш товар не пострадали от пожара в порту.

– Аллах милостив к правоверным детям своим, – ответил мне капудан, – галера стояла у противоположного от порта берега. А товар, кроме коней для светлейшего дюка, я еще не успел разгрузить.

– Не боитесь, что погорельцы именно вас первого обвинят в поджоге, как только увидят ваш товар?

– Боюсь, о солнцеликий эмир. Очень боюсь, поэтому и не разгружаюсь.

– И пока вы не разгрузитесь, вы не сможете нас перевезти на север Пиренеев? – высказал я свое подозрение.

– Истинно так, как бы мне от этого ни было огорчительно, – покачал головой старый хитрец.

– Мэтр Иммануил, как я понял, это ваш товар уже?

– Не совсем так, ваше высочество, – нервно мял банкир ладони. – Товар привезен именно для меня, но я его еще не получил и не оплатил окончательно. Боюсь я именно возбуждения неразумной толпы в порту, где сейчас скопилось много сезонных рабочих с самого дна города. Достаточно крикнуть одному купцу, все потерявшему в пожаре, что порт сожгли сарацины, как тут же начнется погром, в котором я опасаюсь потерять как друга, – он кивнул в сторону Хасана, – так и товар, за который уже уплачен немаленький залог.

– И каков там товар, если не секрет?

– Какие могут быть у меня секреты от вас, ваше высочество? – Банкир подскочил и отвесил глубокий поклон. – Перец, гвоздика, корица и имбирь.

– Карри не возите? – спросил, и тут мне что-то жутко захотелось курочки-карри на луковом соусе. Даже слюна пошла, как у собаки Павлова.

– Если мне, недостойному, будет вашим высочеством дозволено говорить, то я поясню этот вопрос, – вмешался в наш разговор капудан.

Я кивнул.

– Лист карри тяжело переносит морские путешествия, каких морей на его пути сюда целых четыре, и все разные по климату. Теряется в дороге его изысканный вкус. К тому же в Европе мало любителей на эту специю.

– А не пробовали его разводить в других местах?

– Пробовали. Все пробовали. Но только в Индии он настоящий. Во всех остальных местах теряет очень сильно во вкусе и особенно – в аромате.

В этот момент сарацин в золоченом доспехе с поклоном принес поднос, на котором стояли три малюсенькие чашечки с кофе. Похоже на фаянс. Снаружи чашки были черные, внутри белые. И три оловянных стакана с чистой холодной водой. Но такое гурманство теперь явно не для меня – в этом веке надо особенно беречь зубную эмаль, так как нормального дантиста не сыскать даже днем с огнем.

Капудан кивнул, и охранник начал их расставлять на столе.

– Мэтр Иммануил, – приказал я все еще стоящему столбом банкиру, – садитесь. Стоя вам неудобно будет пить кофе: половина удовольствия улетучится.

– Благодарю вас, ваше высочество, – широко улыбнулся банкир и снова сел по-восточному на парчовую подушку, протягивая руку к вожделенной чашечке.

Я попробовал обжигающий черный и очень густой напиток и слегка поплыл от его крепости. Даже сердце стало огорченно бухать о ребра, протестуя на такое насилие над организмом.

– Капудан Хасан, откуда происходит этот очень крепкий сорт кофе? Это же не мокко из Йемена, – скорее утвердил я, чем спросил.

Хоттабыч снисходительно улыбнулся и кивнул головой.

– Мокко пьют неженки, великий и проницательный эмир, мудрый не по годам. Эти зерна собирают в горах между Абиссинией и Эритреей. Это дикий кофе с очень мелкими зернами. Старые люди говорят, что там родина этого растения. А в Йемене кофе – уже культурная плантация, где полтора века отбирают зерна по особым признакам.

«Интересно, кто для него «старые люди», – подумалось мне. Кто же я тогда в его глазах получаюсь? Мальчишка? Амбициозный щенок? Если бы не мой титул, боюсь, со мной бы тут и разговаривать не стали, несмотря на протекцию Вельзера.

– Очень крепкий, – пожаловался я. – Хотя вкус – восхитительный. У вас талантливый кофешенк.

– Обычно этот напиток я пью на борту своей като́рги в море, чтобы не дремать на вахте. И больше трех таких чашечек в день этот кофе пить не рекомендуется. В отличие от мокко.

– Не знал, – слегка склонил я голову, благодаря капудана за науку. – А возите ли вы чай?

– Чай? – переспросил капудан, не понимая, о чем это я.

– Да, чай. Травку такую из Китая, которую сухой заваривают кипятком и пьют. Точнее не травку, а листья с куста.

– Вы, наверное, имели в виду у-ча, великий эмир?

Я кивнул в подтверждение.

– Нет, великий эмир, морем такой товар не возят – он слишком легко вбирает в себя воду из воздуха и нехорошие запахи. До последователей пророка его доставляют издалека вместе с шелком на верблюдах по еврейскому пути в больших деревянных ящиках, обработанных воском. Говорят, что пока такой караван почти за год проходит через несколько пустынь, этот лист в ящиках созревает до готовности к потреблению.

– Вы говорите «по еврейскому пути»? Я слышал, что этот путь называют шелковым.