Дмитрий Старицкий - Фебус. Ловец человеков

– Та ни что… С поруба, куда меня до суда засадили, я втик. Седмицу в плавнях рыбалил, потом с дядьями и брательниками на Дон ушли. С тамошними черкасами в набег поплыли до Анатолии. Далее ты все знаешь.

– Ну так что решил? До весны мне служишь?

– А в чем службица-то? Мне не всякая служба в почет, не во гнев твоему высочеству будет сказано.

– А на кого пальцем покажу – тому голову с плеч. Вот и вся служба.

– А бабы будут?

– Будут тебе бабы, – усмехнулся я, – хоть без шахны, да работящие.

– Откуда, княже, так на руськой мове балакать умеешь? Любопытно мне.

– А я много языков знаю. Таков царский удел, – ушел я в несознанку. – Служить будешь?

– А корабелю дашь? Из милости.

– Все дам. И коня милостивого, и саблю, и шапку каракулевую, – смеюсь.

– Тогда я твой, – склонил голову хлопец. – Только, чур, княже, до весны.

И мы оба засмеялись задорно, хорошо понимая друг друга.

Второй день плавания я решил посвятить физическим упражнениям, проверить все же возможности моего нового тела, да неспешному подведению итогов и построению планов на будущее, но обломился, так как нас стали преследовать две галеры под белыми флагами с золотыми лилиями. На каждой стояло не меньше полусотни арбалетчиков. И все мои благие пожелания накрылись медным тазом.

Бретонские парусные нефы от безветрия приотстали и маячили далеко за кормой.

Франкские галеры очень долго с нами сближались, практически до обеда, меняя галсы по ветру, и мы почти потеряли за кормой более тихоходные и менее маневренные союзнические парусники. В любом случае рассчитывать на их помощь было нечего. Если ветер покрепчает – помогут. А нет так нет. Кисмет, как любит говорить капудан.

Я как-то читал, что морской бой парусников мог длиться всего минуты, а основное время – часто многие часы – съедали именно маневрирование, отнятие ветра у противника, проведение правильного маневра для абордажа или подводки корабля противника под огонь своей бортовой артиллерии.

А вот и сам капудан спешит ко мне, шлепая задниками богато расшитых туфель по палубе.

– Мой солнцеподобный эмир, какие будут приказания? – склонился он передо мной, являя глазам розовую косынку.

Однако под халатом негоцианта блестела позолотой дорогая кольчуга панцирного плетения, и весь его арсенал на поясе был готов к применению.

– Мы сможем от них уйти? – спросил я в лоб.

– Попробовать можно, но на парусах они будут быстрее нас. А весельная команда у меня сейчас вашими стараниями ослаблена, – посетовал он.

– Зато усилена абордажная команда, – осадил я его попытку снова посадить узников совести на весла. – Кроме копта, там все неплохие бойцы. Лишними не будут.

Наконец галерам франков, уже после того как мы успели со вкусом и не торопясь пообедать, удалось взять нас в клещи, пока еще на расстоянии больше двух кабельтовых. Все же они были помельче, поуже в корпусе и повертче большой сарацинской галеры. Наш корабль только на прямой дистанции выигрывал у них в скорости, дважды вырываясь из этих «клещей» короткими рывками. Последний раз, выйдя прямо из-под шпирота франкской галеры, на который уже готовы были спуститься их абордажники. Пару франков удалось подстрелить сарацинским матросам из тугих турецких луков. И одного ссадить с мачты, когда тот лез в «воронье гнездо» с арбалетом. Стрела попала ему в левую руку, но вот громкое падение с реи на палубу вряд ли добавило ему здоровья.

До этого мы дважды уже сходились с франками на перестрел, но легкие стрелы валлийцев относил посвежевший ветер, и я приказал бросить это бесполезное занятие и не тратить зря стрелы. Выждать, пока ближе не подойдут. Арбалетный болт доставал палубы противника, но его также, хоть и намного меньше, сбивал с прицела ветер.

Впрочем, и врагам нашим ветер также не помогал стрелять в нас.

Пока мы с франками вот так играли в морские кошки-мышки, небо потемнело, и ветер резко усилился. Паруса все убрали и гоняли друг друга исключительно на веслах.

А потом неожиданно пришел шторм.

Да что я говорю – не шторм, а ШТОРМ!!!

И нас разнесло с противником высокими водяными валами далеко друг от друга.

Ощущение того, что низ моего живота стремится сорваться в колени, появилось у меня и больше не пропадало. Точно так же, как и верх желудка поселился где-то в районе зоба, стараясь проскочить наружу. Но пока было еще терпимо. А потом нас стало немилосердно мотать на больших волнах, которые шторм перекатывал через палубу, и все внутри меня поменялось местами.

Это был первый настоящий шторм, который я видел за обе своих жизни, и поначалу зрелище разбушевавшейся стихии завораживало и притягивало к себе мой взгляд этой величественной нечеловеческой жутью, но постепенно морская болезнь взяла свое.

Бортовая качка была еще терпимой, хотя и на пределе возможностей. А вот когда пошла килевая, то я неожиданно обнаружил себя в каюте, валяющимся пластом на оттоманке с вывернутым наизнанку желудком и привкусом медной пуговицы во рту. Периодически сокращался буквой «зю» и меня рвало горькой желчью – больше нечем было. Да и желчи во мне почти не осталось. Казалось, еще чуть-чуть – и выверну в медный таз последние свои потроха.

Так пролетело более суток… или еще больше. Достаточно долгое время для того, чтобы измучить и измотать доставшийся мне юный организм буйством морской стихии до состояния «бери меня тепленького и делай со мной что хочешь». Однако, признавая такую возможность в принципе, сарацинский капудан повел себя в этой ситуации весьма благородно. То есть не сделал совершенно ничего из того, что мог. И я, и мои спутники, и даже освобожденные гребцы остались на свободе, даже со всем состоявшим при нас имуществом.

Вместе со мной в каюте страдал от морской болезни Филипп. А вот Микал и Ленка, казалось, в этом буйном море родились: им было настолько хорошо, насколько нам плохо, если не считать надоевшей и им тоже качки. С помощью чернокожего Марка они заботились обо мне и моем оруженосце с полной самоотверженностью, не гнушаясь никакой грязной и противной работой, которую мы им периодически добавляли.

Но все кончается. Кончился и этот чудовищный шторм. Но не волнение. На высоких и длинных валах корабль скользил как на американских горках. По крайней мере, ощущения были именно такие, как в юности, когда я водил девочек в «Луна-парк» около Речного вокзала. Почему-то после таких адреналиновых аттракционов они были более податливы на поцелуи.

Но выматывающей килевой качки больше не было, и я смог проглотить без последствий чашку куриного бульона.

Посетивший меня капудан Хасан посетовал:

– Ваше высочество, прошу вас: не держите гнев на старого капудана, ибо я не в силах бороться с морскими стихиями. Тут на все воля Аллаха, который был к нам в этот раз благосклонен. Самое страшное уже позади. Сейчас при умеренном северо-западном ветре мы довольно быстро доберемся до суши, где моему кораблю предстоит серьезный ремонт. И я надеюсь на вашу помощь.