Иван Долгушин - Миссия Артура Саламатина

От такого неожиданного крика Фортуна споткнулся и полетел на пол, увлекая за собой и Аполлона. Иващенко подбежал к барахтающимся в лапше и сметане горе — ворам.

— Что это такое?!

— Ну это… — пытался что то объяснить Аполон, — вы не так поняли…

— Платите за порчу! — прокричал Иващенко, краснея от злости.

— Мы всё возместим, — покорно согласился Аполлон, — Монета, неси деньги.

Монета высунула обмазанное в сметане лицо в коридор:

— Эх, Аполлон Аполлоныч… а денег, как бы это сказать… нет.

— Как — нет?!

— Происки мировой закулисы, — Монета поспешила скрыться.

— Высажу на ближайшей станции. А сейчас взяли в руки тряпки — и убираем всё это безобразие, — распорядился проводник.

— Не переживайте. Я обязательно уговорю президента освободить вас. Да вас ещё медалями наградят, вот увидите, — сказал Артур на прощанье Аполлону.

…Сквозь сон Юрий почувствовал, что поезд остановился. Точило перевернулся на другой бок и зажмурился покрепче; но всего через пару минут чья — то рука стала тормошить его за плечо.

— Уважаемый, — говорил кто — то, — место наше, не уступите…

«Действительно», — мелькнуло в голове у Юрия, — «я ведь занял чужое место, чтобы не слушать всю ночь Артура с его сектантами… Тьфу ты, придётся вставать»…

Он продрал глаза и нехотя приподнялся на локтях. У полки стоял молодой человек — высокий, подтянутый, в аккуратных серых пальто и брюках, с шляпой под мышкой и зонт; чуть поодаль — девушка лет двадцати в джинсовом костюме и с чем — то квадратным — мольбертом, что ли — в руках.

С минуту Юрий соображал, а потом удивлённо вскрикнул:

— Виктор?!

— Юра?! Точило?!

— Вот это да! — сон с писателя как рукой сняло, — и Вера с тобой? — он встал, — ну и встреча!

…Несколько лет тому назад Юрий и Виктор Заозёрский вместе учились в Москве; но жизнь развела их в разные стороны — Виктор бросил историю и стал переучиваться на геодезиста, а Точило и вовсе уехал в Новосибирск — жизнь в столице была ему, неудачнику и бульварному писателю, не по карману.

— Откуда это вы? — поинтересовался Юрий — он никак не ожидал встретить Виктора в этой поездке.

— Да здесь, под Первоуральском, съёмку местности производил. А сестра, — Виктор кивнул в сторону девушки с мольбертом, — куда — то в горы на этюды выбиралась.

— Так она всё учится на художника?

— Ну, по крайней мере, пытаюсь, — усмехнулась Вера, — у нас там в Москве свой… ну, типа сообщества…

— Коммуна у них, — ухмыльнулся Виктор, — то в Москве, то в Ростове.

Точило встал с полки и сгрёб в охапку матрац; на его место тут же села Вера. Виктор взял у неё мольберт и засунул наверх.

— А ты — то, Юра, как? Что там, в Новосибирске?

— Вообще — то я из Бердска…

— Ох, да какая разница — мы — то и названия такого не знаем! А куда едешь?

— Да вот, связался тут с одним…

Они разговорились; Юрий рассказал Заозёрскому про своего попутчика.

— И как тебя угораздило попасть в такую историю? — удивлялся Виктор.

— Мда… Но не всё так плохо, вот новую книгу пишу.

— Ты пишешь книги?

— Под псевдонимом Сергея Градского. Ты, наверное, обо мне слышал.

— Честно говоря, нет, — признался Виктор.

Это заявление немного обидело Точилу и он замолчал.

Было тихо настолько, насколько могло бы быть в вагоне. Виктор в конце концов не выдержал и произнёс:

— Знаешь, меня удивляет твой друг. Бороться против великой империи братского народа!

Артур, который до этого притворялся спящим, резко вскочил со своей полки и, сильно ударившись головой о потолок, прокричал:

— Как ты можешь так говорить, невежда!

Из соседнего отделение на него зашикали.

— Разве ты не патриот России! — тихо произнёс Саламатин, — разве тебя не беспокоит падение твоего государства!

— Нет. В России должна быть монархия с социалистическим строем. И твоё государство, как я понял, идеально подходит под эти критерии. Сам посуди — пожизненеый президент, социальные…

— Виктор, ты что, всерьёз собираешься… — попытался вмешаться в этот театр абсурда Точило.

— Я — член Социал — Монархической партии! — рассердился Заозёрский, — и я буду бороться за свои идеалы! А теперь пусть господин Саламатин объяснит, чем ему не угодила великая Белоруссия.

Артур покраснел от злости.

— Ах ты белорусский шпион! — Саламатин с душераздирающем криком бросился на Виктора.

…Всё чаще и чаще в темноте загорались огни; с обоих сторон от поезда то тут, то там появлялись и снова исчезали дома — то коттеджи, похожие на жёлтые свечи или фонарики, то, всё чаще, сверкающие громады магазинов и жилых многоэтажек.

Потом пошли мелькать над крышей мосты и эстакады — а по ним нескончаемым потоком проносились машины, светясь в черноте ночи тысячами пустых глаз. Леса отступили, сменившись рощами и перелесками, зажатыми между высокими бетонными заборами строек и отбойниками автобанов; потом исчезли и они, и ночь сменилась днём.

Вокруг встал огромный, никогда не спящий город, сверкающая столица позолоченной Федерации. Утёсы и столпы небоскрёбов поднимались ввысь, соединяя твердь земную с чёрной твердью небесной; бесконечные уступы домов уходили во все стороны, насколько хватало глаз, сияя золотом и алмазами окон, словно горные хребты из сказок о гномах и драконах; а между хребтами текли светящиеся реки улиц, сливаясь в широкие, неспешные потоки автострад.

Телебашня ракетой взмывала в космос, туда, где глаза, ослепшие от света фонарей, с трудом различали звёзды; а следом за ней ещё решительней вырвались из лабиринта зданий барочные шпили церквей, блистая металлом в электрических отсветах.

Поезд, кряхтя, подвалил к причудливому замку Ярославского вокзала. Артур Саламатин прибыл в Москву.

22.26 В лесу у ручья «Зырянка». Секретная база повстанцев.

Галахад шёл по большой сточной трубе. Где — то здесь находился вход в старый бункер, в котором обосновались повстанцы, борцы с белорусским гнётом.

Он подошёл к ржавой решётке и пнул по стене. Стена отъехала назад. Яркий свет направленного в лицо Стоуну фонаря прорезал темноту.

— Галахад? — удивился дозорный, — мы думали, что вы умерли. Заходите, — дозорный отошёл в сторону, чтобы Стоун смог пройти в бункер.

В старом бункере ютились многие политические изгои, чьи идеи не могли существовать в гармонии с несправедливостью этого мира.

Здесь поэты и музыканты соседствовали с анархистами, коммунистами и защитниками животных; их всех объединила горячая ненависть к существующему государственному строю.