Виктор Каменев - Абы не в пекло (СИ)

— Ну так отправляйся по вызову!

— Вперёд! — распорядился Герцог, и группа двинулась за ним.

Когда они вернулись, я уже готов был выть от тоски. Все разошлись по комнатам, а Герцог подрулил ко мне.

— Слышь, — сказал он. — Нас с тобой придётся объяснительную писать Старшине.

— Вместе?

— По отдельности. Чего напишем?

— Правду, — ответил я. — А как же иначе? Напишем, что я прохожу стажировку, а ты демонстрировал мне приёмы рукопашного боя.

Герцог взглянул на меня искоса.

— Что ж, правду, так правду.

С тем он и ушёл к себе.

Зазвонил телефон.

— Дежурный по Отделу, — сказал я в трубку.

— Это апостол Пётр. Молодой человек, вы ведь ещё не отстажировались, не сдали зачёты. По какому праву вас поставили в наряд?

Насчёт прав Старшина меня не просветил. Я решил помалкивать.

На том конце провода послышался вздох, после чего апостол сказал:

— Позовите Старшину. И поскорее, пожалуйста.

Я положил трубку на стол, вышел в коридор и заорал:

— Старшина!!!

Поскольку тот сразу не вышел, зов пришлось повторить ещё раз. Старшина появился из своего номера ужасно недовольный.

— Чего верещишь? — спросил он.

— Апостол Пётр на проводе.

Недовольство Старшины словно рукой сняло. Он помчался к моему посту и схватил трубку.

Разговор получился, как бы это выразиться… скажем так, несколько односторонним. Продолжался он довольно долго, причём со стороны Старшины прозвучало только две предельно лаконичные фразы:

— Да я ж ничего такого…

И:

— Понял.

Положив трубку на рычаг, Старшина сказал:

— Иди отсюда. Стажируйся, сдавай зачёты.

Я пожал плечами, собрал свои бумаги и отправился к Философу.

Наша беседа выглядела следующим образом: Философ выдавал длинные монологи, а я вставлял короткие замечания. На огонёк заглянул Герцог.

— Молодой, так ты не имеешь ко мне претензий? — уточнил он.

— Нет, я же сказал.

— Тогда мой тебе совет: не пиши никаких объяснительных. Это совершенно ни к чему.

— Объяснительная — суть документ, — вмешался Философ. — А документ надо отработать, сделать выводы, провести мероприятия и доложить начальству о том, что все уже наказаны. Могу ли я узнать, в чём дело?

— А этот не говорил? — спросил Герцог, кивнув на меня.

— Нет.

Герцог как-то странно глянул на меня и ответил:

— Пошли к Старшине. Там разберёмся.

Старшина занимал самую большую комнату во всём Отделе, впрочем, добрую её половину загромождал шкаф со стеклянными дверцами, за которыми виднелись горы картонных папок.

— С прибытием, — ядовито сказал он. — Полюбуйся на своего стажёра, Философ. Он уже с Герцогом подрался.

— Странно, — заметил мой наставник. — Так быстро. Я, прибыв в Отдел, подрался с Герцогом только на третий день.

— Ты мне тут демагогию не разводи! Имей в виду, Философ, это твой прокол. А вы, двое, объяснительные мне на стол!

Мы с Герцогом переглянулись.

— Ну чего гляделками хлопаете?! — рассердился Старшина. — Берите листы, ручки и пишите!

— Ничего мы писать не будем, — ответил я.

— Что?! Ты сколько прослужил, молодой?!

— Сколько бы не прослужил, а объясняться мне не в чем.

Старшина обалдело уставился на меня. Морщины на его лбу говорили об усиленной работе мысли.

— Слушай, а тебя Герцог не запугивал? — поинтересовался он.

— Этого запугаешь, как же, — хмыкнул Герцог.

— Пишите объяснительные, — потребовал Старшина.

Мы промолчали. Старшина посмотрел на нас и принялся орать, визжать, верещать, рычать, шипеть и вообще, всячески выражать своё недовольство. Никаких объяснительных мы так и не написали и в итоге были отпущены со страшными угрозами и проклятиями.

— Дать бы ему разок промеж рогов, — мечтательно сказал Герцог, выйдя в коридор.

— Дай, — предложил Философ.

— Субординация не позволяет.

— Люди добрые, это определённо нужно спрыснуть, — вмешался я.

— Дельная мысль, — воодушевился Герцог. — Я и сам об этом подумывал.

— Давайте без меня, — предложил Философ. — Я, в конце концов, хочу книгу дочитать. Герцог, покажи ему всё, что надо.

— Это можно. Пошли, молодой.

Философ удалился к себе, а мы вышли из общежития Отдела. По дороге Герцог объяснил мне, что черти умеют улавливать спиртовые пары и сигаретный дым, а потом продают. Он как раз искал такого чёрта; вскоре его поиски увенчались успехом.

Мы спрятались за каким-то облупленным зданием, там торговец показал нам свой товар. Его было много: на сигаретных пачках маркером были выведены единички, на пол-литровых бутылках с самогоном — тройки, а на водочных пятёрки.

— В какой валюте он всё это продаёт? — тихо спросил я Герцога.

— В богохульствах, — ответил тот.

— Да? А нам ничего за это не будет?

— В Чёрный Список занесут, — равнодушно ответил Герцог.

— Понятно. Знаешь, Герцог, я не то, чтобы боялся, но начинать службу подобным образом… Небось, Священник и Философ в этом самом Чёрном Списке не фигурируют.

— Совершенно верно, — подтвердил Герцог. — Зато они фигурируют в Чёрном Списке Чёрного Списка под номером один и два, не помню точно, кто под каким. Уже оттуда самых отличившихся волокут на какую-то там комиссию. Ты не беспокойся, Чёрный Список фактически дублирует списки Отде-ла, тебя только и не хватает.

После этого я уже не колебался. Мы с Герцогом взяли ящик водки, десять литров самогона и блок сигарет. Впрочем, насчёт последнего мой провожатый советовал не обольщаться: пачки, как он сказал, все от «Марльборо», а сигареты в них самые разные, даже без фильтра попадаются.

Мне приглянулась ещё бутылка коньяка «Наполеон». Чёрт клялся, будто напиток настоящий и изготовлен чуть ли не самим покойным императором. Смущало меня то, что стоил он безумно дорого — сто богохульств. Я решил пока повременить.

Мы с Герцогом пришли в общежитие.

— Старшине бы на глаза не попасться, — высказал я своё пожелание.

— Да ладно тебе, он первый на запах прибежит. Ты хочешь кого-нибудь пригласить?

— А что, мы вот это всё вдвоём выдуем? Конечно, хочу. Желательно побольше народу, весь Отдел, например.

— За добавкой придётся бежать, — предупредил Герцог.

— И сбегаю.

— Тогда я сейчас всех пригоню, — пообещал Герцог.

В Отделе насчитывалось ровно тридцать душ: четыре группы по шесть человек, Старшина, стажёр (это я) и ещё четверо одиночек, к которым принадлежали Священник и Философ. Еще двое, не имеющих группы, прозывались Берсерком и Ирокезом. Первый был единственным, кто пришёл с оружием. На его плече красовался двуручный меч, с одного бедра свисал здоровенный нож, с другого — небольшой топорик, спереди за поясом торчала шипастая булава, сзади на цепочке висел кистень.