Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.)

— Господа, — сказал умирающий. — Перед вами принцесса Кастилии Бланка моя сестра и старшая дочь моего отца, которая, согласно обычаям наших предков и по законам, освященным церковью Христовой, станет вашей королевой в тот самый момент, когда я, по воле Божьей, перестану быть вашим королем… — Он минуту помолчал, собираясь с остатками сил. Господа! Мои могущественные вельможи! Недавно вы единодушно одобрили мое решение лишить преступного брата моего Фернандо его преступной жизни и завещать престол отца моего его дочери и сестре моей Бланке и ее потомкам.

Вельможи утвердительно зашумели.

— А сейчас, — спросил король, — не сожалеете вы об этом?

— Нет, государь, — ответил за всех грандов старейшина, герцог де Самора. — Мы свято чтим законы и обычаи наших предков и полны готовности исполнить вашу королевскую волю.

— И вот перед вами я, умирающий, — продолжил Альфонсо. — И вот вам моя последняя воля: служите верой и правдой своей королеве, служите ей не за честь, а за совесть. Она еще слишком юна, так что помогайте ей править, и не только мечами своими, хоть и они у вас доблестные, но и мудростью и опытом своим. Будьте ей надежным оплотом во имя вящего могущества, дальнейшего процветания всего королевства нашего и роста благосостояния всех наших подданных. Так поклянитесь же мне в этом!

— Клянемся! — дружно произнесли вельможи и Филипп вместе с ними.

— Вам, кузен Филипп, я не вправе приказывать быть сестре моей верным слугой — так будьте ей верным другом, как были вы другом мне, и будьте ее верным союзником… А еще я завещаю вам свою месть — то, что я хотел, но не успел сделать при своей жизни. Уничтожьте эту мерзость, что спекулирует именем Спасителя, сеет ненависть и вражду среди людей. Очистите землю от этой скверны — ордена иезуитов.

— Теперь это мой долг, — просто ответил Филипп.

Альфонсо XIII, король Кастилии и Леона, скончался в ночь на 17 ноября 1452 года во втором часу пополуночи. В мертвой тишине, воцарившейся в опочивальне после этого известия, первый камергер короля закрыл покойнику глаза и снял с его иссушенного болезнью пальца золотой перстень с печаткой, который, согласно преданиям, принадлежал еще вестготскому императору Теодориху. Затем он преклонил перед Бланкой колени и протянул ей перстень.

— Ваше величество…

Бланка приняла из рук камергера этот символ королевского достоинства и судорожно сжала его в ладони, едва сдерживая слезы. Перстень был слишком велик для ее тонких, изящных пальцев — так и ноша абсолютной власти казалась непосильной для этой юной и хрупкой с виду девушки, которая, как наивно полагал кое-кто, нуждалась в крепком мужском плече, чтобы надежно опереться на него.

Бланка, новая королева Кастилии и Леона, обвела туманным взглядом собравшихся и остановилась на Филиппе. Прежде она гнала прочь мысли о возможной смерти Альфонсо, до последнего мгновения она надеялась на чудо, но когда неизбежное произошло, она вдруг поняла, что это для нее значит.

«Знаю, сейчас даже думать об этом не гоже, — как будто говорил ее взгляд. — Знаю… И мне очень стыдно за свои мысли, поверь. И все же… Ведь теперь галльская корона не стоит между нами, правда? Вместо нее я предлагаю тебе корону Кастилии — ничем не хуже, а может быть, и лучше галльской…»

Филипп виновато опустил глаза.

Лишь после того, как забальзамированное тело Альфонсо XIII перенесли в собор Толедской Божьей Матери, чтобы народ имел возможность попрощаться со своим королем, Бланке удалось встретиться в Филиппом наедине.

Они долго стояли молча, пристально глядя друг другу в глаза. Наконец Бланка произнесла:

— Итак, это твое окончательное решение?

— Да, — понуро кивнул Филипп. — После похорон Альфонсо я еду в Рим и там женюсь на Анне Юлии.

— Но почему? Ты уже разлюбил меня?

Филипп сел в кресло и тяжело вздохнул.

— Милая моя девочка! Пойми, когда речь идет о государственных интересах, о чувствах следует позабыть. Я люблю тебя, родная, очень люблю, но я не могу жениться на тебе. Прежде всего я государь, и лишь потом человек. И как человек, я хочу быть с тобой, я так хочу любви, счастья, обыкновенного человеческого счастья, хочу, чтобы мы жили вместе, вместе воспитывали наших детей… К сожалению, обстоятельства оказались выше нас, и мы должны смириться с этим, достойно принять обрушившийся на нас удар судьбы. Если бы ты знала, с каким трудом мне далось это решение, как велик был соблазн поступить по-человечески, а не по-государственному…

Глаза Бланки потемнели.

— Ты врешь, Филипп! Просто ты разлюбил меня, я уже надоела тебе. И теперь тебе наплевать на нашего ребенка. — Она гневно топнула ножкой. Какой же ты подлец!.. Милый!.. — Из груди ее вырвалось сдавленное рыдание.

Филипп встал с кресла и подошел к ней.

— Ну нет, Бланка. Так не годится. Ведь ты королева, старшая дочь Кастилии. — Он обнял ее за плечи. — А я сын Галлии. И я не вправе допустить расчленение моей страны, что неминуемо произойдет, если Гасконь подпадет под влияние кастильской короны. Прованс и Савойя не замедлят присоединиться к Германскому Союзу — и тогда всему конец, галльская государственность будет подрублена на самом корню. Это тем более недопустимо сейчас, когда у меня есть уникальный шанс объединить Галлию, превратить ее из союза самостоятельных княжеств в мощное централизованное государство… Мало того, мне предоставлена возможность положить начало объединению всех галльских земель в Великую Галлию — и если я упущу эту возможность, мне не будет прощения. Современники станут презирать меня, а потомки назовут меня преступником и негодяем.

— А ты и есть негодяй! — в отчаянии воскликнула юная королева. Жестокий, бессердечный негодяй!

— Бланка, Бланка! — почти простонал Филипп, лицо его исказила гримаса боли. — Не разрывай мне сердце, милая моя, любимая… И прости меня, родная…

Он опустился перед ней на колени и совершенно неожиданно для себя зарыдал — громко, безудержно, безутешно. Слезы обильно текли из его глаз, увлажняя черный бархат траурных одежд Бланки. Так горько и больно ему не было еще никогда, даже когда умерла Луиза, ибо только становясь взрослыми, мы начинаем в полной мере осознавать, какая это большая ценность — любовь, и что для нас значит ее потеря.

А Бланка изо всех сил сдерживала слезы — королевы не плачут.

И спустя много-много лет, листая в памяти пожелтевшие от времени страницы прошлого, Филипп скажет, что именно тогда, в тот самым день закончилась его юность, и он сделал самый главный во всей своей жизни выбор. В тот день он окончательно и бесповоротно выбрал себе страну — всю Галлию, от Бретани и Нормандии до Пиреней и Альп.

На этом завершается первый период наших хроник.