Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.)

— Благодарю. Теперь, какая часть из этой суммы была истрачена на содержание замков, рыцарей, слуг, снаряжение кораблей, расширение хозяйства — ну, и на все прочие нужды?

— Ни единого динара, монсеньор.

— Как же так?

— Вы забыли, что еще с позапрошлого года в вашей казне оставалось не востребованными свыше пятнадцати тысяч скудо. Из них семь я ссудил под проценты евреям Шимону из Мадрида и Ицхаку из Сантандера, а оставшиеся восемь тысяч пошли на уплату налога в королевскую казну и на текущие расходы. Две недели назад был получен первый взнос от упомянутых мной ростовщиков — вот на эти деньги мы сейчас и живем.

— Таким образом, — произнес Филипп, весело взглянув на слегка опешившего дона Альфонсо, — в данный момент активное сальдо моей казны превышает тридцать шесть тысяч скудо — целая гора золота, которая лежит в моих сундуках в полной неприкосновенности… Э, нет, преподобный отец качает головой. Видимо, нашел еще нескольких евреев, чтобы дать им ссуду под грабительские проценты… Нет?.. Ах, да, вспомнил — пряности. По подсчетам дона Антонио эти вложения через два года принесут, по меньшей мере, полтораста тысяч чистой прибыли. Правда, по мне, это предприятие довольно рискованное, южный морской путь в Индию еще мало исследован и, наверняка, полон опасностей, но в моем распоряжении имеются новые добротные корабли с опытными экипажами на борту и капитанами, которые знают свое дело. Все-таки заманчиво вложить пятнадцать тысяч с тем, чтобы спустя два года получить в десять раз больше — и это как минимум. По-моему, риск оправдан… Гм, я сказал что-то смешное, монсеньор?

Дон Альфонсо действительно украдкой ухмылялся, и это не ускользнуло от внимания Филиппа. Кастильский принц немного смутился, затем сказал:

— Прошу прощения. Я просто подумал, что вы чертовски ловко перевели разговор со своей персоны на хозяйственные дела. Знаете, господин граф… Да, кстати. Мне кажется, что мы чересчур официальны. Девять лет — не такая большая разница в возрасте, чтобы помешать нам называть друг друга кузенами.

Филипп улыбнулся ему в ответ.

— Полностью согласен с вами, кузен. В конце концов, мы троюродные братья. А как утверждает мой друг, граф Капсирский, троюродные братья — все равно что родные.

— Значит, договорились, — удовлетворенно произнес дон Альфонсо. — Отныне мы кузены без всяких «графов», «донов» и «монсеньоров». Далее, дорогой мой кузен Аквитанский, я просил бы вас не притворяться, будто вы не догадываетесь о цели моего визита. Мой отец уже трижды писал вам, лично приглашая вас в Толедо. На первое письмо вы ответили, что ваша жена ждет ребенка, и вы намерены приехать к нам после его рождения. Два следующих приглашения вы попросту проигнорировали, сославшись на якобы плохое состояние здоровья. Не скажу, что это было очень вежливо с вашей стороны, тем более, что к тому времени в Толедо уже стало известно о ваших похождениях.

Филипп в замешательстве опустил глаза и ничего не ответил. А дон Альфонсо после короткой паузы продолжил:

— Отправляясь к вам, я получил от отца указание во что бы то ни стало вытащить вас из этой дыры и привезти с собой в Толедо. И между прочим, преподобный Антонио тоже считает, что вам пора переменить обстановку.

Филипп нахмурился.

— Право, я очень тронут такой заботой обо мне со стороны вашего августейшего отца, кузен, но…

— Никаких возражений я не принимаю, — категорически заявил дон Альфонсо. — Я не позволю вам быть преступником.

— Преступником? — удивленно переспросил Филипп.

— Да, да! В ваши-то годы, при вашем-то положении, с вашим-то богатством прозябать здесь, в глуши, ублажая неотесанных провинциальных дам и девиц, это и есть самое настоящее преступление! Вы не приняли предложение короля Робера поселиться в Тулузе, где ваше место как первого принца Галлии, — что ж, я понимаю, у вас были для этого веские основания, вы не хотели ставить своего дядю в неловкое положение, ухудшая его отношения с вашим отцом. Но у вас нет причин отказываться от переезда в Толедо — ведь вы еще и граф Кантабрийский, гранд Кастилии, то есть вы ОБЯЗАНЫ наравне с другими вельможами принимать участие в управлении всем нашим государством.

«И быть подле короля, — добавил про себя Филипп, — под его неусыпным надзором, что, несомненно, будет способствовать укреплению центральной власти. Должен признать, это разумно. Лояльность лояльностью, но дополнительные гарантии этой самой лояльности отнюдь не помешают…»

— Одним словом, — между тем продолжал кастильский принц, — отец велел мне без вас не возвращаться, и я исполню его желание, хотите вы того, или нет. Уж поверьте мне на слово, я умею убеждать.

Дон Альфонсо действительно умел убеждать, и спустя неделю после этого разговора шестнадцатилетний Филипп Аквитанский, граф Кантабрии и Андорры, младший сын герцога и внук галльского короля, отправился вместе со своим кастильским кузеном на юг — в столицу объединенного королевства Кастилии и Леона, Толедо.

Юноша, которому впоследствии было суждено золотыми буквами вписать свое имя на скрижалях истории, перевернул следующую страницу своей бурной биографии.

Филипп был единственным ребенком герцога от его второго брака с Изабеллой Галльской, дочерью короля Робера II, единственным его ребенком, рожденным в любви. Однако появление на свет божий третьего сына не принесло радости в дом герцога — но только скорбь и печаль. Герцогиня была еще слишком юна для материнства, по правде говоря, она сама была ребенком, хрупким и болезненным, так что известие о ее беременности отнюдь не привело герцога в восторг, а главный придворный медик семьи Аквитанских с самого начала был полон дурных предчувствий. И опасения эти, как оказалось впоследствии, полностью оправдались. Изабелла все же выносила дитя весь положенный срок и в надлежащее время разрешилась младенцем мужеска пола — но это было все, на что ее хватило. При тяжелых и мучительных родах она скончалась и лишь каким-то невероятным чудом не забрала с собой в могилу ребенка. Новорожденного второпях окрестили, ибо считали, что он не жилец на этом свете, и нарекли в честь отца — Филиппом; второе имя было дано ему Людовик, а также третье — для более верного спасения — Гастон. То ли благодаря трем своим именам, то ли просто по милости Господней, ребенок выжил и рос, хоть и хрупким с виду, но к удивлению здоровым и крепким мальчуганом.

Случилось так, что с первых же дней жизни Филипп приобрел могущественного и грозного врага в лице собственного отца. Герцог так сильно любил свою вторую жену, так скорбел по ней, что люто возненавидел Филиппа, считая его виновником смерти Изабеллы, чуть ли не ее убийцей. На первых порах он даже отказывался признавать своего младшего сына и приходил в дикую ярость при малейшем упоминании о нем. Вот так, в день своего рождения Филипп потерял не только мать, но и отца.