Олег Авраменко - Принц Галлии (др. вар.)

А Филипп был юн, жизнь била из него ключом, он не любил уединения и большую часть своего времени проводил в обществе своих сверстников и молодых людей на несколько лет старше. У Филиппа было много друзей, но еще больше было у него подруг. С малых лет он, что называется, вертелся возле юбок — это была его страсть, его любимое развлечение. Разумеется, он также любил читать интересные книги, беседовать с умными, образованными людьми, заниматься музыкой, играть в разные спортивные игры — однако серьезную конкуренцию всему вышеупомянутому составляли девчонки. Филиппа интересовало в них все: внешность, строение тела, поведение, образ мыслей, как они одеваются и особенно — как раздеваются. Какой-то могущественный инстинкт пробуждался в нем в присутствии этих удивительных созданий, до предела обострял его любознательность, призывал к активным исследованиям. Зачем, не единожды задавался он вопросом, Господь создал их такими отличными от мужчин? Почему в мире существует два столь разных типа людей? Что в женщинах такого особенного, что влечет его к ним с непреодолимой силой? Наставники давали Филиппу хоть и докладные, но, по его мнению, слишком упрощенные разъяснения, большей частью акцентируя внимание на явлении деторождения. Он этим не довольствовался и продолжал самостоятельные наблюдения.

Со временем все становилось на свои места, и к десяти годам Филипп в общих чертах получил представление, что такое женщины и с чем их едят, а чуть позже (но гораздо раньше, чем большинство его сверстников) он почувствовал настоящее физическое влечение к противоположному полу. В свою очередь, и подружки Филиппа не оставались к нему равнодушными. Уже тогда он был писаным красавцем и выглядел старше своих лет, и многие барышни были чуточку влюблены в него, а некоторые — совсем не чуточку. Среди самых рьяных поклонниц Филиппа, как ни странно, оказалась и Амелина Альбре. Едва лишь став девушкой, она напрочь позабыла, что росли и воспитывались они как родные брат и сестра, и страстно возжелала стать его женой. Филипп был очень привязан к Амелине, она была его лучшей подругой, и он нежно любил ее — но только как сестру. Это обстоятельство, впрочем, не мешало ему хотеть ее как женщину и помышлять о близости с ней — и все же что-то в нем препятствовало осуществлению подобных желаний. Возможно, ему просто не хотелось терять в лице Амелины сестру, в которой он так нуждался.

Осенью 1444 года Гастон, крупно повздорив с герцогом, вынужден был покинуть Тараскон и переселился вместе со всей семьей в одно из своих беарнских поместий. За два месяца разлуки Филипп так сильно затосковал по Амелине, что, в конце концов, не выдержал и тоже приехал в Беарн, где приятно провел всю зиму и первый месяц весны в обществе кузины, кузена, его жены и двух его маленьких дочурок. Гастон почти не сомневался, что по ночам Филипп тайком спит с Амелиной, но не предпринимал никаких шагов, чтобы пресечь это. В мыслях он уже давно поженил их, однако, зная упрямый характер Филиппа, не пытался форсировать события и терпеливо выжидал. (Чего? — спросите вы. Возможно, известия о беременности Амелины, ответим мы). И если Гастон заблуждался насчет отношений его сестры с Филиппом, то виной тому была вовсе не неуступчивость Амелины или недостаток настойчивости с ее стороны…

Филиппу шел четырнадцатый год, но выглядел он на все пятнадцать, и за ним уже прочно закрепилась репутация неотразимого сердцееда. Он был красив, общителен, остроумен, он прямо-таки излучал обаяние, и женщины находили его не просто очаровательным, но ОБВОРОЖИТЕЛЬНЫМ. Их влекло к нему, как бабочек на свет фонаря; а юные, не умудренные опытом девушки, сверстницы Филиппа, порой и вовсе теряли головы в его присутствии и позволяли ему делать с ними все, что он пожелает. В таких случаях Филипп уводил очередную жертву своих чар в какое-нибудь укромное местечко, и там они целовались, нежно и невинно, по-детски неумело лаская друг друга… Постепенно Филипп приобретал опыт в поцелуях, свидания с девушками носили все более затяжной и интимный характер, а его ласки уже нельзя было с полной уверенностью назвать неумелыми, а тем более — невинными. Филипп понимал, что с неизбежностью восхода солнца наступает пора следующего этапа познания женщин — познания их в прямом, библейском смысле этого слова. Однако в решающий момент всегда такой смелый и настойчивый Филипп ни с того, ни с сего терялся и робел. Сердце его уходило в пятки от ничем не объяснимого, панического страха, и он поспешно ретировался. А однажды, когда оставалось сделать один шаг (буквально один шаг — с пола на кровать к Амелине), он попросту бежал с «поля боя», сгорая со стыда и последними словами проклиная свою робость.

И всякий раз, немного успокоившись после очередной неудачи, Филипп делал один и тот же вывод: «Видно, я не люблю ее как женщину… Но что же это такое — любовь?»

По мере того, как взрослели сыновья герцога, в среде гасконского и каталонского дворянства зрело недовольство двумя старшими, в особенности Гийомом, который был наследником родового майората — Аквитании, Беарна, графств Испанской Марки* и Балеарских островов. Ранее мы уже упоминали о некоторых дурных наклонностях Гийома — а с годами они лишь усугублялись и приумножались, что не шутку тревожило здравомыслящих и рассудительных вельмож, коих среди подданных герцога было немало. Их отталкивали не только и даже не столько его многочисленные пороки, как сочетавшаяся с ними умственная недоразвитость, граничащая с дебилизмом. Полная неспособность Гийома справляться с государственными делами была очевидна; то же самое относилось и к Роберту, который был не намного лучше старшего брата, а при своей бесхарактерности и склонности поддаваться дурному влиянию со стороны — пожалуй, еще хуже.

Разумеется, многие бароны были бы не прочь воспользоваться грядущей слабостью княжеской власти для укрепления собственного могущества, поэтому здоровые силы общества стали искать альтернативу неизбежным в таком случае смутам и междоусобицам. Трудно сказать, когда и кому впервые пришла в голову мысль, что наследником Гаскони и Каталонии должен стать Филипп, — но это, в конечном итоге, не так уж важно. Главное было то, что к тому времени, когда Филиппу исполнилось тринадцать лет, большинство гасконских и каталонских землевладельцев — кто сознательно, а кто по наитию, — видели в нем своего будущего государя. Это относилось не только к подданным герцога, но и к его соседям. Так, к примеру, король Хайме III Арагонский, учуяв, откуда ветер дует (он всегда отличался необычайно острым чутьем), предложил герцогу обручить Филиппа со своей дочерью Изабеллой Юлией,* однако получил категорический отказ. И, по всеобщему убеждению, причиной отказа было вовсе не то, что арагонская принцесса была старше Филиппа на два с половиной года. Скорее, герцог опасался, что в таком случае его младший сын (ненавистный сын!), и без того весьма значительная персона, благодаря своему положению первого принца Галлии и гранда Кастилии, станет слишком опасным претендентом на родовой майорат.