Андрей Величко - Юрьев день (СИ)

Испытания второго аппарата прошли в более спокойной обстановке, нежели первого. Я за неделю выполнил всю программу, включая полет на предельное время, то есть до полной выработки горючего из бака. Его хватило на сорок три минуты. Пожалуй, настала пора переходить ко второму этапу, то есть обучению летному делу наследника престола.

Я летал в более или менее обычной одежде — куртка, ватные штаны, шапка–ушанка и меховые сапоги. Единственной «небесной» деталью были очки–консервы. Однако для Николая по моим эскизам шилось нечто, весьма напоминающее полный защитный комплект мотоциклиста. Правда, исключительно из натуральных материалов, но хуже костюм от этого не становился. Только дороже и совсем немного тяжелее.

— Почему ты летал в чем попадя, а я должен в специальном костюме? — недовольно поинтересовался брат после очередной примерки.

— Потому что я уже худо–бедно умею летать, а ты пока еще нет, и у тебя риск шарахнуться об землю будет несколько выше.

— Ага, а кто так ударился об снег, что пришлось заменять крепления правой лыжи?

— Ничего не поделаешь, форс–мажор, экстренная посадка — в общем, бывает. И ладно, не плачься мне в жилетку, костюм обещали доделать завтра, и, значит, послезавтра ты полетишь.

Вообще–то принято считать, что первый полет ученик совершает с инструктором, но так бывает далеко не всегда. Я, например, впервые поднялся в небо в гордом одиночестве. Было мне тогда шестнадцать лет, а произошло это событие в Тушино, где в конце шестидесятых — начале семидесятых базировалась юношеская планерная школа. Планер, на котором меня отправили в полет, назывался «БРО-11». Двухместных вариантов этой машины в природе просто не существовало, но планер был настолько прост в управлении, что можно было прекрасно обойтись и без них. С мотодельтапланом «Е-16» получилось примерно так же — я купил кит, собрал его, почитал инструкцию, посмотрел обучающее видео, выполнил несколько пробежек по полю и полетел.

Вот и Николай учился примерно по такой методике. Сначала он часа два катался на дельтаплане из конца в конец летного поля, не взлетая — для этого я граничил максимальную тягу двигателя. Потом начались пробежки с короткими подлетами без маневрирования, и, наконец, на третий день брату было доверено подняться на высоту примерно десять метров. Потом он совершил первый свой полет по замкнутому маршруту, то есть по воздуху вернулся туда, откуда взлетел. После чего цесаревич только совершенствовал летное мастерство до середины марта, когда снег уже основательно подтаял и взлетать с лыж стало проблематично. В середине мая, когда подсохнет, мы с ним попробуем, как дельтапланы взлетают с колес, и дальше он начнет готовить пилотов из добровольцев особого отряда, причем не только офицеров, но и нижних чинов. Николай твердо решил, что он станет главнокомандующим Императорского небесного флота. Я не стал расстраивать брата объяснением, что ему просто не хватит времени — к моменту смерти Александра Третьего такого флота у России еще не будет. Дай–то бог успеть организовать пару учебных эскадрилий, и все.

Однако решение цесаревича привело к кадровым изменениям в нашем комитете — теперь он стал моим. Николай заявил, что он не может нормально совмещать пост председателя со службой в отряде и, в общем–то, был прав. Так что он стал попечителем упомянутого комитета, а я — его председателем. Пост главного инженера пока оставался вакантным.

Если кто помнит, одно время в Приорате стараниями нашей любящей матушки появились две юных феи. Вот только идиллия продолжалась менее полугода, а потом они бесследно исчезли. После чего наше существование вновь стало по отдельным параметрам напоминать монашеское, чем молодые организмы были решительно недовольны. Некоторое время мы терпели, а потом принялись решать проблему каждый в меру своих возможностей.

Николай зачастил на приемы к Юсуповым. Туда не чурались заходить многие члены императорской фамилии, так что появление цесаревича никакого ажиотажа не вызывало. А хозяйка дома княгиня Зинаида Николаевна мгновенно сообразила, чего не хватает наследнику престола, и подвела к нему недавно вышедшую замуж за лицо нетрадиционной ориентации молодую княгиню Урусову, которой тоже хотелось чего–то этакого. А дальше, как говорится, родственные сердца нашли друг друга. Об этом романе, по–моему, знала как минимум треть Петербурга.

Зато о моем, развивавшемся примерно в это же время — всего четыре человека. Это, во–первых, был я. Во–вторых, несравненная Людочка. Да, это была настоящая находка. Внешне — ну вылитая «знойная женщина, мечта поэта». Прямо один в один как в кино! Возраст — по виду около тридцати, а на самом деле — хрен ее знает. Самый, кстати, приятный возраст — женщина уже все знает и всему научилась, но стареть еще не начала. А то ведь Лиззи меня под конец просто достала — ах, ваше высочество, это же неприлично, так никто не делает, я не могу… в общем, временами я с трудом удерживался от реплики «не учи отца …, дура!». Людочка же была выше каких–либо комплексов. И вообще она сразу покорила меня своей очаровательной непосредственностью, уже на второй минуте первого свидания предъявив справку от венеролога.

В третьих, о нашем романе с несравненной Людочкой прекрасно знал ее муж, мелкий чиновник с предыдущего места службы начальника нашей канцелярии Рыбакова. Это именно мой зам договорился, что жена в меру способностей отблагодарит за перевод мужа на более высокооплачиваемую должность, то есть в канцелярию комитета. Потом она узнала, что в моих силах способствовать присвоению ее благоверному классного чина губернского секретаря, после чего удвоила старания. Сколь же приятно было видеть такую яркую и не поблекшую с годами супружескую любовь — ведь ради карьеры мужа дама была готова на все. И даже, пожалуй, немного и сверх того, если пообещать еще и орден святого Станислава четвертой степени. То, что никаких трудностей это для меня не составит, я уже убедился. Кроме того, я время от времени дарил ненаглядной мелкие золотые безделушки.

Ну и, разумеется, в курсе происходящего был Петр Маркелович Рыбаков. Все четверо прекрасно понимали, что подобные дела нужно во избежание всяческих неприятностей хранить в глубокой тайне, поэтому я не очень опасался расширения круга посвященных. Правда, Михаил Рогачев тоже, кажется, начал что–то подозревать, ну так у него работа такая, а болтать попусту он отучился еще до встречи со мной.

Как и положено любящей жене, Людочка часто приносила своему благоверному обеды на службу — так тут поступали хоть и не все, но многие, и это никого не удивляло. Когда было нужно, заранее предупрежденный муж ел долго и неторопливо, тщательно пережевывая пищу, и нам вполне хватало времени на все. Причем муж мне был даже в какой–то мере благодарен, потому как сам, хоть и был не очень преклонных годов, уже почти ничего не мог. И на своем горьком опыте убедился, что сравнительно молодая и горячая женщина, страдающая от недо… в смысле, от недостатка внимания, способна напрочь вынести мозг кому угодно, а не только мелкому чиновнику. После же наших встреч Людочка, как мне донесли, являла собой просто хрестоматийный пример доброжелательности.