Александр Конторович - Выжженая земля. Тетралогия

Пришёл в себя я на госпитальной койке. Проваляться там пришлось около двух суток и поэтому основной взрыв негодования в свободной прессе я пропустил. А был он очень даже неслабым! И весьма хорошо подготовленным. Были в деталях расписаны биографии молодых интеллектуалов, их нелегкий путь и трудная жизнь. Но, только набрав разгон, кампания эта с визгом притормозила. Да так, что некоторые товарищи писатели повываливались за борт. Центр общественных связей не постеснялся опубликовать материалы, из которых явствовало, что эти подонки попросту перестреляли друг друга. И только последний из них (точнее, последняя) погиб в перестрелке со штурмовой группой. Предварительно ранив переговорщика (то есть — меня), причём выстрелом в спину. Правда, попала она отчего-то в голову, хорошо хоть вскользяк… Доказательства были более, чем убедительными и очевидными. И опровергнуть их было… ну, просто нереально. Видеосъёмка велась нашлемными камерами с момента захода группы в подъезд и была обнародована чуть ли не на месте происшествия. Единственным шансом свободной прессы оставался я. И оттого у ворот госпиталя круглосуточно дежурило несколько машин с этими стервятниками. Уж очень не хотелось им сворачивать столь тщательно подготовленную операцию. Но первым меня увидел Дед.

Не успел я открыть глаза, как он тут же нарисовался около койки. Присел на край. А глаза у него воспалённые… не спал?

— Как ты?

— Живой…

— Там, за дверью, прокурорский сидит. Как ворон крови тебя жаждет. И на улице несколько бригад этих… борзописцев, - с ударением на с сказал генерал.

— И что им всем от меня надо?

— Обстоятельства происшедшего хотят прояснить.

— И что же такого особенного они от меня услышать хотят? У вас ведь запись их разговоров есть?

— Может найтись…

— А может, и нет? Вы же им телефоны не простые дали?

— Правильно соображаешь.

— Угу… После моего захода в квартиру они начали спорить, потом главарь открыл огонь по своим подельникам. Они начали стрелять в ответ, и кто-то из них попал в меня.

— Причина спора?

— Деньги. Он полез в баул и закричал, что кто-то взял часть денег. После этого начал стрелять.

— Да, заложники подтверждают, что слышали разговор о деньгах. Даже сумму называли: десять тысяч долларов.

— А за что такие денежки полагались? И кому?

— Этого они не расслышали.

— Живы-то хоть все?

— Как только в окна со страху не попадали! Живы, что им сделается. Стреляли-то не по ним.

— Вы же знаете, что мне сказали террористы?

— Да. Мы ее не нашли, Сережа. Извини, но… слишком поздно начали искать. Мы ищем ее и сейчас. Тебе тоже никто не мешает этим заняться, когда выпишешься. Все вопросы я утрясу.

— Спасибо, товарищ генерал-лейтенант.

Хазин встает с кровати, наклоняется и крепко жмет мою руку.

— Сережа, помни, мы всегда рядом, одного тебя в беде не оставят. Приложим все силы, чтобы ее найти.

Он выходит из палаты. А минут через десять, торопливо дожевывая на ходу бутерброд, в дверях появляется следователь прокуратуры.

Сегодня был точно не его день… Многочисленная толпа журналистов тоже удалилась несолоно хлебавши.

Единственным моим утешением было то, что подполковник Горшенин вылетел со службы в двадцать четыре часа. Не помогли ни высокие покровители, ни прочие заслуги. Как еще не посадили-то, удивительно.

А Наташку так и не нашли…

Утро началось, как всегда — писаниной. То есть прилежным заполнением рабочей тетради. В которую каждый оперработник обязан был записать все дела, которыми он планирует сегодня заниматься. И никого в реальности не чесало, что абсолютно в любой момент оного опера могут в момент отправить за Можай, выполнять что-то несусветное. Так что за невыполнение написанного могли взгреть (и взгревали!) весьма чувствительно. Никакие ссылки на приказы руководства не работали в принципе. Когда к нам занесли эту бредовую идею, родившуюся в свое время в недрах МВД, ребята сначала просто офигели от такой дури. Пораздумав, взяли пузырь и поскакали к коллегам из этого ведомства — советоваться. Вернувшись назад, быстро выбрали наиболее языкастого товарища и спихнули на него всю эту хренотень. Первое время прокатывало. Виталька, высунув от усердия язык, за пару часов заполнял эти тетрадки за весь отдел. И всех это устраивало. Пока неожиданно быстро расплодившееся оргинспекторское управление (а только недавно отделом было ведь!) не озадачилось тем, что все эти бумажки заполнены одним почерком. Кара последовала незамедлительная. Начальника нашего отдела выперли на пенсию, Витальке вкатили выговор, да и всех прочих тоже не обошли.

Так что теперь сидим и пишем сами, убивая на эту писанину приличную часть рабочего времени. Когда я в свое время пожаловался на эту бредятину Семеновичу, одному из наших старых волков-оперативников, тот очень быстро разрешил мои сомнения.

— Видишь ли, Серега, ты ещё молод (ну, относительно него — так и вовсе…), многого не понимаешь. А я уже на этом месте много всякого начальства пережил, могу сравнивать. Сейчас в стране идет целенаправленная кампания по развалу силовых структур. Что мы, что армия — одинаково всем мешаем. И если с армейцами уже, в принципе, почти разобрались, то вот мы ещё держались как-то.

— А МВД? Они ж теперь полиция — им вроде бы всего добавили?

— Ага. И от народа оторвали совершенно! Они теперь уже не народная милиция, а государственная полиция. И раньше-то не слишком от народа они зависели, а уж сейчас… Сейчас любого из них, не спросив ничего, могут отправить из Москвы в Воркуту — дать по ушам местному населению, с которым у москвича ничего общего, просто в принципе, нет. И оттого ему все чаяния и проблемы местных — по барабану. А москвичам холку намять приедут воркутинские. Ровно с таким же отношением к местным реалиям. Так что с полицией уже разобрались. И раньше-то над ними почти никакого контроля не было, а уж нынче… Беззубые общественные советы только на бумаге и есть, в реальности о них никто ничего не слышал никогда. Так что теперь начальник УВД — местный царь! Чуток послабее мэра и губернатора, конечно, но тоже — фигура влиятельная.

— Ну, а писанина здесь причем?

— При том, Сережа! Ты посмотри, кому у нас все поощрения в последнее время выпадают? И за что? Тем, кто грамотно отчитаться может! У кого отчетная документация в порядке! А работа и её результаты… как-то вот на второй план отошли, не до них стало.

— Но отчего так? Что, у нас в руководстве сплошные бараны сидят?

— Нет, конечно. Там умных людей хватает. Но жгучее желание знать ВСЁ о каждом сотруднике, чем он там дышит и куда л е з е т, перебороло абсолютно всё! Когда ты держишь руку на пульсе (или хотя бы думаешь, что это так) и в любой момент можешь четко доложить наверх, кто и чем у тебя в настоящий момент занимается — это в глазах руководства суперплюс! Не можешь, значит, не владеешь оперативной обстановкой, не контролируешь личный состав и т. д. и т. п. Оттого и пишем. А заодно и работаем меньше. Да и, кроме того, распишешь ты все свои планы вперед, ребятки из оргинспекторского их в комп забьют, одно нажатие кнопки — сразу видно, кто и на что нацелился. Кого притормозить надо, а кого и подтолкнуть. И в дела особо вникать не надобно. Зачем, когда эти ушлые парни всё уже заранее проанализировали и по полочкам разложили? А то, что мы меньше делом занимаемся… кого это чешет? У нас все выговора и плюхи в последнее время за что? За несвоевременно сданный отчет да неправильное заполнение служебной документации. А за ошибки в работе — нет ни единого. Вот так нас постепенно приучают к тому, что главное это не работать, а вовремя и правильно отчет написать.