В. Бирюк - Не-Русь

И сотни людей — сограждан! — с восторгом участвовали в этом меропириятии. Торопились. Заработать одним талантом — сволочизмом — два таланта золотишка.

Так это — цивилизация! Это — Европа! Есть начальник, который хоть что-то сказал. Типа: «вспомню — зарежу». Какие-то постановления, списки… у нас этой бюрократии — вовсе нет. У нас ближе к «суду Линча». Причём этих «линчей» в каждом селении — несколько.

Итого: референдума в Пердуновке не будет. В смысле: по дерьмократической процедуре. Будет голосование. Ногами. Кто со мной — придёт сюда. Кто против — пшёл в задницу. В смысле: в «Святую Русь».

Какой я молодец! Какой я неисправимый либераст! Надо всегда давать людям свободу выбора! Или — нищета, невзгоды, опасности здесь и со мной. Или — тоже самое, но по их собственному усмотрению.

Успокоив таким образом остатки своей нежно трепещущей совести гумнониста, я перешёл к деталям.

Изначально у меня были две модели. Первая — очевидная: «а ну бегом все на Стрелку!». Три сотни семейств прибегают ко мне из Рябиновской вотчины и… и наступает катастрофа. Негде жить, нечем кормить. К весне выживет… Четверть — запредельный оптимизм.

Второй вариант: «взять деньгами». Вотчина гонит сюда хлеб, продукцию народных промыслов, серебришко… У нас тут — новые рынки сбыта вырисовываются. Тот же Муром, Владимир… Нанимаю плотников, землекопов… Строюсь. Кое-какие людишки приходят, заселяются… Высасываю, выжимаю из вотчины накопленные и создаваемые ресурсы, вкладываю их в Стрелку…

Ванька! Фигня! Вову Крестителя забыл! С его серебряной посудой для дружины. На Руси есть только одно разумное применение для долговременных инвестиций — люди. Всё остальное — кратковременные спекуляции. «Украл-купил-продал-убежал».

В кого, в каких людей ты будешь вкладывать высосанное?! В шпанку приречную?!

Нужен… третий путь.

Всё это продумывалось долго, ещё с Янина. Обсуждалось неоднократно с ближниками. Текущее состояние Рябиновской вотчины — неизвестно. Проще: какой там нынче соберут урожай — один бог ведает. Ещё все понимали, что «благосклонность» государей… при её выражении в конкретных пудах, штуках, аршинах и гривнах… несмотря на эмировский «меморандум» и княжеский «Указ»… разброс ещё больше, чем у урожая.

Нормальная ситуация для оптимизатора: обеспечение смутно представляемого необходимого при ненадёжных и непредсказуемых источниках. Поиск баланса в тумане. «Лоша-адка! Ты где-е?».

Я так в 90-х жил: денег нигде вовремя не платят, но когда источников несколько — каждую неделю чего-нибудь приносишь.

Из Рябиновки я просил перевести ко мне, в первую очередь, «промышленные производства». Кузню, строителей, гончаров… Но не все — ткачи и пряхи мне тут пока не нужны. Лён ещё посеять надо! Зато «паутинку» — всю и ещё сколько получится. По прикидкам Николая наш товар во Владимире и Суздале — очень хорошо пойти должен.

Очень немного сдёргиваю крестьян — у них земля, урожай. Семьи, худоба… Куда всё это сейчас?!

Училище… частично, дворню… частично. А куда я здесь свой свинарник дену?! Столько трудов и оно всё подохнет?!

Отдельное письмо Гапе. Она у меня двором управляет. И, кстати. Как я понял, мой гарем в Пердуновке в замуж разбирают — пусть не препятствует. Лишь бы — честно, явно и по согласию.

Я такое — всегда приветствовал. Ну… почти от души. «Женщина — тоже человек» — и это правда. В том смысле, что у неё тоже есть собственные цели по жизни. Которые в моём гареме недостижимы. Ломать-неволить… Зачем?

Подучилась малость и… Да не тому подучить, о чём вы подумали! Хотя, конечно… Но ещё — грамоте, кулинарии, домоводству, гигиене… У меня — не гарем, а прямо-таки универ — источник знаний и гейзер просвещения!

Ничего нового: что японские гейши, что прелестницы их арабских «садов наслаждения», должны были уметь не только ноги раздвигать. Знание поэзии, танцев, музицирования — как минимум.

«Позвали наложницу государя. Та прикоснулась к струнам, и цитра запела:

Цзин Кэ не понял цитры. Князь же внял цитре и выхватил меч из ножен. Затем он решительно вырвал свой рукав, перепрыгнул через ширму и побежал. Цзин Кэ метнул в князя кинжалом. Но кинжал угодил в бронзовую колонну, поранив лишь князю ухо. Из колонны во все стороны посыпались искры. Тут князь внезапно обернулся и единым взмахом меча отсек Цзин Кэ обе руки. Цзин Кэ прислонился к колонне и захохотал. Затем опустился на корточки. Он был похож на совок для мусора».

Не будешь учить своих женщин стихосложению и музицированию — станешь хохочущим китайским совком для мусора эпохи Цинь. Это же очевидно!

Вот только где столько цитр набрать? Может, им балалаек хватит?

Отдельное письмо Акиму Яновичу.

О-ох…

После моего побега из Смоленска, Акиму пришлось «расхлёбывать последствия».

С княжеской немилостью… покуда расхлебался без летальных исходов. Для него такие конфликтные ситуации — не новость. Да и вообще — Ромочка Благочестник для Акима… «Помниться, пошёл как-то Ромочка на горшочек. Да не донёс…».

А вот в вотчине Аким нарвался на… на собственную несостоятельность. Ну не тянет он структуру такой сложности! Собственная некомпетентность в сочетании с ползучим саботажем. Пристальный интерес властей и сопли веером в семье — так, приправа.

И вот теперь я, который всех его бед — виновник, всяких грустей, печалей и гадостей — первопричинник, предлагаю ему ликвидировать вотчину. Его собственность. Его статус.

Не надо иллюзий — речь идёт именно о ликвидации. Земля без людей — не владение. Он, соответственно — не боярин. Первый же княжеский смотр, после полученных нами за фальшивку — «частицу креста животворящего» — «заповедных лет» — это покажет. Если не случится раньше: ревизия там, инспекция, «ввиду явной неспособности», «при очевидном несоответствии»…

«Хозяин — барин» — русская народная пословица. В смысле: как князь скажет — так и будет. Причём исключительно в рамках закона, согласно исторически сложившейся системе традиций и правил. Исконно-посконно.

Я для Смоленского князя настолько одиозная личность, да ещё нынче связавшаяся с вечным противником — с Боголюбским, что Акима… «деклассируют» по любому. Понимает ли он это? Что все его достославные личные геройства, многолетняя верная служба… против моих… вывертов — не перевесят.

Выхода у деда нет — только перебираться ко мне. Куда? В приживалы?!

Он — всю жизнь! Верой и правдой, не щадя живота…! А я четыре года по-подпрыгивал и всё — в дерьмо жидкое.