Юрий Корчевский - Огневой бой. Воевода из будущего (сборник)

Дьяк не погнушался сам поставить на стол чарки и штоф с вином. От одного вида вина меня замутило. «Потерять лицо» дьяк не боялся – и я, и Федор, и он сам были боярского сословия.

Мы выпили – меня аж передернуло. Дьяк убрал в шкаф чарки и вино.

– Будя, поправились; пора и к делам приступать. Ты, боярин, чего за радения свои хочешь?

Я замялся. Чего мне желать от дьяка Посольского приказа? Не просить же назначить меня послом куда-нибудь в Европу? Так даже если и попрошу – не получится. Послов сам государь указом назначает. К тому же языков я не знаю – плохие у меня способности к языкам. В институте английский на троечку сдал.

Я пожал плечами:

– Да ничего!

Федор рассмеялся:

– Я же тебе говорил, что он ничего не попросит.

Дьяк хмыкнул:

– В Вологде что, все такие?

В разговор вмешался Федор:

– Не наглый он и гордый к тому же. На поле брани – герой, да и как воевода в двух походах – супротив татар да с литовцами под Опочкой – себя проявил. Князья, что главными воеводами были, о нем хорошо отзываются. А самое главное – голова у него работает, сталкивался я с ним в деле не раз – умен. А то, что одет без роскоши и не нагл без меры, – то достоинство его боярское, кровь в нем говорит!

Вот уж не ожидал я от Федора такой речи в свою защиту. Дьяк смешался:

– Да я что? Так сказал, не подумавши.

Но Федор не отставал:

– Вот и отблагодари человека, мужа славного за деяния добрые, думаю – не оскудеешь.

Дьяк уселся за стол, размашисто подписался на какой-то бумажке, песочком мелким присыпал, сдул.

– Бери!

Я взял бумагу, прочитал. Подорожная, с моим именем. Имею право без досмотра и податей с нужными мне людьми пересекать границы безвозбранно. Неплохая бумага, в мое время цены бы ей не было – а в это? Я за рубеж ни разу не выезжал, да как-то пока и не собираюсь. Однако же свернул аккуратно подорожную и сунул за пазуху. Встал, отвесил легкий поклон.

– Э, погоди, это не все.

Дьяк полез в шкаф, вытащил небольшую золотую шкатулку искусной работы с самоцветами на крышке.

– Дарю. Вещица иноземная, французская.

Я вновь поклонился.

– Ну что, пора и честь знать, дела государевы ждут. – Федор шагнул к двери.

Я последовал за ним. Дьяк, провожая меня к двери, на прощание пожал руку:

– Ты вот что, боярин, зла на меня не держи, коли обидел нечаянно словом неловким. Коли нужда в чем будет – приходи. Ежели по моему ведомству что – помогу.

Федор, уже усевшийся в возок, высунул руку в окошко:

– Дай посмотреть.

Я протянул шкатулку. Федор покрутил ее, открыл крышку. Заиграл мелодию скрытый механизм.

– Занятная штуковина. Ты куда сейчас?

– Домой думаю, в Вологду. Бумаги через тебя передал, чего мне в Москве проедаться?

Федор не возражал. И что ему сказать-то было? Он лучше многих знал, сколь медлительна и неповоротлива государственная машина.

Мы обнялись на прощание, и я пошел на постоялый двор.

Федька-заноза обедал в трапезной. Я заказал обед поплотнее и присоединился к нему.

– Чего это ты, боярин, так наедаешься, как будто после поста?

– Домой выезжаем, Федор.

– Когда?

– А вот доем…

– Что-то уж больно поспешно.

– Никак понравилось в Москве?

– Все лучше, чем в Вологде. Там каждый переулок знаешь, и тебя каждая собака знает.

Мы доели, я расплатился. Прислуга вывела наших коней – уже оседланных, отдохнувших и застоявшихся в конюшне.

Федор быстро сгреб наши вещи в переметные сумы, и мы не спеша выехали со двора. Впереди еще полдня – далеко отъехать успеем.

Выбрались за город. В Москве снег был серым от золы и пепла множества печей, а за городом снежная белизна глаза резала и дышалось вольготно.

– Э-ге-гей! – заорал Федор во все горло.

– Ты чего?

– Так, боярин, от радости жизни.

– Ну-ну.

Мы пустили лошадей в галоп – только снежная пыль сзади завихрилась.

Гнали до сумерек, остановившись на ночевку на постоялом дворе. Обстоятельно – не спеша и сытно – поужинали да и улеглись спать. После гонки по морозу в комнате уютно – тепло и чисто.

Мы с Федором отрубились сразу. Однако же далеко за полночь были разбужены криками в коридоре. Оба сразу проснулись, по привычке мгновенно оделись, обулись, опоясались саблями и лишь после этого вышли в коридор. Из дверей выглядывали испуганные постояльцы, большая часть которых была в исподнем.

Снизу, из трапезной, раздавались крики:

– Ратуйте, люди добрые, убивают!

Мы с Федором ринулись туда.

За стойкой стоял бледный от испуга хозяин, зажимая рукой разбитый, окровавленный нос. Посредине трапезной здоровенный детина в синем кафтане стрельца, изрядно в подпитии, держал за косу женщину, стоявшую перед ним на коленях. Правой рукой он яростно размахивал бердышом и орал:

– Не подходи, всех порешу!

Кричала и плакала женщина, причитал хозяин, плакали в голос сбившиеся в угол служанки.

– Чего тут происходит?

– Постоялец напился. Показалось ему, что один из гостей на жену его заглядывается. Вот он и приложил гостя секирой своей.

– Бердышом, – механически поправил я. – А чего он хочет?

– Да кто же его знает?

Я подвинулся вперед, выглянул из-за стойки. Постоялец, которого ударил бердышом стрелец, лежал неподвижно, но крови видно не было. Это уже хороший знак. Может, он его не лезвием, а обухом ударил и оглушил?

Я сделал еще шаг в направлении стрельца. Федор меня понял без слов и начал пробираться вдоль стены, обходя стрельца слева.

– Стоять! – заорал стрелец. – А то я сейчас ей башку снесу, а потом и вас на куски порублю!

Глаза его были красны от выпитого и возбуждения. В таком состоянии с ним говорить бесполезно, он даже не помнит, как его зовут. Черт, что делать? Убить его можно – Федор сделает отвлекающий маневр или шумнет, и стрелец переключит свое внимание на него. Достать его саблей за один прыжок можно, но убивать своего – не бандита – мне не хотелось. Обезоружить, в подвал холодный бросить, чтобы протрезвел, – и все дела. Но сейчас он – как разъяренный бык, да и могуч.

Я сделал Федору знак подождать, отошел к лестнице, зашел за штору, достал из мешочка белый порошок и высыпал несколько крупинок в огонь светильника. Так, теперь надо зеркало найти. Себя-то я вижу, а вот окружающие?

Зеркало висело аккурат рядом с хозяином, у стойки.

Стараясь не стучать каблуками сапог, я подошел к зеркалу, но, уже выйдя из-за занавеса, понял, что невидим: на мое появление никто не среагировал – даже головы не повернул. Тогда пора.

Я смело пошел на стрельца. Устав размахивать бердышом, он уперся им в пол. То, что надо.

Подойдя ближе, я подпрыгнул и с размаху, изо всей силы ударил стрельца ногой в грудь. От неожиданного удара тот уронил бердыш, отпустил волосы женщины, отлетел назад и сильно приложился спиной о стену – так, что у него дыхание перехватило. Не в силах сделать вдох, он лишь беззвучно разевал рот.