Александр Мазин - Богатырь

Илья задержался. Пока Голубя седлал, пока кольчужку вздел. Не из осторожности. Просто захотелось тяжесть брони на плечах ощутить. Ну и себя показать. Тиуновы дружинники в сравнении с ним – как кочеты рядом с соколом.

Монах терся поблизости. Боялся.

Залка тоже за отцом не пошла. Ласкалась с Голубем. Жеребец к ней снизошел. Яблочко скушал, тронул губами девичью ручку, покосился на друга-хозяина: не осудит ли?

– Своя, своя, – поощрил Илья. Махнул ногой и взлетел в седло, не коснувшись стремени. Настоящее седло, степное. Не чета той коробке, в которой он сидел недавно.

– Ой! – пискнула Залка, когда Илья, перегнувшись, подхватил девушку и усадил боком на конскую холку.

– Следуй за мной, – бросил он монаху по-ромейски и послал коня вперед, но не вверх, к деревне, а по тропе между берегом и полем. Сначала – шагом, потом – легкой рысью, предварительно велев монаху взяться за стремя. Пусть жеребец разомнется.

А Илья пока Залку немножко… помнет.

Девка не противилась. Припала к груди, обняла… Млеет.

А монах сипит. Запыхался. Но стремя не отпускает. Потом от него еще сильней несет. Выкупать его, что ли?

Илья уже совсем собрался будто ненароком спихнуть ромея с крутого бережка, когда взгляд остановился на заросшей лесом горе, что поднималась дальше по берегу. Над вершиной ее Илья углядел дымок. Для пожара время неподходящее, значит, живет там кто-то. А может, капище там. Сильные языческие боги, тот же Перун, к примеру, любили, чтоб их чествовали на высотах. Как раз на таких вот горах, с которых и вода, и земля – как на ладони.

Залка, девичьим чутьем угадав, что Илья задумался о другом, напомнила о себе: приласкала ладошкой по щеке.

Илья глянул на нее и пожалел, что взял с собой монаха. Сейчас бы в лесок да на травку-муравку…

А девка, хитрюга, поймала взгляд, угадала мысли (хотя что тут угадывать?) и покачала обернутой в шелковый платок головкой. Не дамся.

Однако Илья знал: уступит. Какие бы мысли ни роились под шелковым платочком, а как до дела дойдет, мысли будут отдельно, а льнущее к гридню тело – отдельно. И тут уж от Ильи будет зависеть: прислушаться ли к протестующему лепету или сделать, что обоим хочется.

Но не сейчас. Сначала надо монаха сбагрить. И посмотреть, как у тиуна дела? Обратил ли уже местных – или упираются?

Тиун со своими обосновался в главной деревенской избе. В таких смерды сходы устраивали зимой, молодежь затевала посиделки. Ну и любились по уголкам.

Еще здесь стояли истуканы. Кумиры местных смердьих богов. Малые кумиры. Большие – на капищах, а эти так, чтоб не забывали и угощеньем делились. Все – черные, в копоти. Уже и не разберешь, чьи лики. Волоха от Мокоши только по бороде и отличишь.

Илья вошел незваный и без спросу, но никто и слова не сказал. Да и кто бы возмутился?

Деревенская старшина, четверо бородатых мужей, стояли кучкой перед тиуном, простоволосые, угрюмые.

– Разбогатеть решили на княжьей дани? – цедил сквозь зубы тиун. – Шкуры целые надоели? Иль в обельные холопы хотите? Ну! Что молчим?

На взгляд Ильи, богатством здесь не пахло. Пахло страхом. Знакомая история.

– Никак не можно нам больше дать, – наконец рискнул самый старый, седой, тощий. – Нету.

– А если я поищу? – посулил тиун.

– Ищи, – каркнул седой. – Ничего не сыщешь.

– А ежели пятки подпалю?

– А хоть как. Все он забирает. И князю давать не велит, – пробормотал старейшина. – Велит, чтоб ему кланялись и больше никому.

Ого! Вот это уже интереснее! Илья оживился. Никак у судеревского князя оспорщик завелся. Ну-ка, ну-ка…

– Что еще за он? – прищурился тиун. – Кто тут у вас смерти ищет?

Дружинники зашевелились: намечалась драка.

– Хозяин Святой горы, сын сварожий, – ответил седой. – Велит его кормить и девок давать покрасивше.

– Девок тоже ест? – осведомился тиун. Дружинники засмеялись, но местным было не до смеха.

– Девок не, не ест. Он их – это самое. Потом возвращает. Иных – в тягости.

– И велика ль ватажка у вашего нахлебника?

– Нет у него ватажки, – ответил один из старейшин, опередив седого. – Сам-один.

– И вы, значит, одного перепугались больше, чем князя вашего?

– А ты б его видел! – дерзко бросил старейшина. – Сказано ж: сын сварожий. Силой безмерен, телом велик…

– Побольше меня? – подал голос Илья.

Старейшина глянул, махнул рукой:

– Куда побольше. Сын сварожий, сказано ж.

Видно было: тиун не верит смердам и на грошик медный.

А вот Илья – поверил. Уж больно хитро для простаков. Да и слово знакомое. Илья знал, кого в Киеве сварожьими детьми звали.

Тиун тоже знал. Но не помнил такого, чтоб жрецы языческие рисковали так явно тягаться с княжьей властью.

– И где этот большун обитает? – скептически поинтересовался тиун.

– Да где ж ему жить, как не на Святой горе? – Старейшина удивился.

– И где она, гора твоя?

– А там. – Мужик махнул куда-то в сторону полдня. – Вы сходите к нему, господин, да пусть он вам и скажет, что мы теперь – его, а не княжьи.

– Вот дел у меня больше нет, как по горам вашим шастать! – Тиун сплюнул на земляной пол, под ноги кумирам-деревяхам.

Старейшины дернулись (оскорбление!), но промолчали. Ждали, чем еще их человек князя «порадует».

«Порадовал».

– Даю вам сроку неделю. И если не будет через неделю на моем корабле товара на пять сотен кун, недоимку живым товаром возьму. Вот девками, к примеру, и возьму.

Старшины глядели мрачно. Спорить с тиуном, когда у того за спиной шестеро дружинников, они не осмеливались. Но по рожам видно: не согласны.

– Всё! – рыкнул тиун. – Пошли вон отсюда… Нет, стойте! Ты останься, – ткнул он в седого. – Скажу, какой прокорм с вас брать буду, пока мы тут.

– Видишь, Годун, какой народ у нас, – пожаловался тиун Илье. – Вятичи, они вятичи и есть, даже если из своих лесов повылезли. Били их, били, учили-учили, а как были упрямые и лживые, такие и остались. Мало что князя обманывают, так еще и байки плетут. Сварожий сын! Как же! А то я не знаю, кто есть сварожьи дети. Ишь чего удумали! Пойди туда, не знаю куда. Ничё! Всё сполна вернут. Может, завтра и принесут, чтоб мы убрались поскорей.

– А может, не врут? – предположил Илья. – Горку ту я видел, и дым над ней. Вдруг и впрямь серьезный воитель здесь обосновался?

– Ага! – фыркнул тиун. – От сваргов беглый сторож шалит. Они таких любят, здоровенных.

Илья мог бы возразить, потому что видел и других вятичей. И в здешних лесах, и в княжьей дружине. Но спорить не стал.

– Сам посуди: что здесь правильному вою делать? – продолжал тиун. – Баб черноногих пахтать?

– В жизни всякое бывает, – заметил он. – Я вот – здесь.

Тиун глянул пристально: будто глазами ощупал. Заценил кольчужку. Раньше он ее не видел – в тючке лежала.