Константин Калбанов - Несгибаемый. Не буди лихо…

А все оттого, что в преступном мире сейчас шла ломка, и устанавливался новый порядок, который продвигало абсолютное большинство авторитетов. И они звались уже не иванами, а ворами. Зарождался воровской закон. Причем требования предъявлялись не только к низшему звену. Как раз наоборот, воры сами себя в многом ограничивали и устанавливали серьезные барьеры. Но взамен, они получали серьезные преференции.

Но, самое главное – власть в воровском мире. Теперь вору не нужно было непременно обзаводиться собственной кодлой. Потому как он для всех сидельцев непреложный авторитет. И даже оказавшись на каторге один, никому и ничего доказывать не должен был. Достаточно было обозваться, чтобы тут же получить причитающееся его статусу положение.

Конечно, своих подручных они также имели, но выбирали их уже на месте. И каждый урка почитал за честь оказаться рядом с вором. Стать его помощником и правой рукой. И работал закон не только на каторге, но и на воле. Кроме этого у воров на хранении находился воровской общак.

Иное дело, что пока это были только намерения. Так сказать цель, до которой еще было идти и идти. Потому как не все авторитеты были готовы принять этот самый воровской закон. Здесь как и при любых реформах, есть как сторонники, так и противники.

В иркутской каторжной тюрьме Иван звался своим именем без проблем. Просто не хотел иметь прозвища, и все тут. А вот здесь его имя подействовало как красная тряпка на быка.

— Крапива… — подал было голос один из быков.

— Да погоди ты, Студень, — оборвал его иван. — Порешить всегда успеем. Вишь, человеку голову бреднями о воровском законе забили. В иркутской тюрьме воры верховодят?

— Уж полгода как, — охотно ответил Иван.

А почему не ответить. Говорить все лучше, чем резаться. Нет, понятно, что он готов, и уркам мало не покажется. Но стоит ли? Если есть шанс разойтись мирно. Опять же, видно ведь, что Крапива не хочет попусту лить кровь своих людей. Оно конечно можно. Но как бы не приветствуется. Ну кто пойдет под ивана, который по любой причине пускает своих людей под нож.

И Иван был недалек от истины, хотя всего и не знал. А вот Крапива задумался не на шутку. От прошлой его кодлы остался только Студень. И гибель их осталась неотомщенной. Был этот гад у них в руках, да опять ему повезло. Причем так, как везти на этом свете не должно никому. Вон Студень по сию пору вспоминая о том, зубами скрежещет, потому как свалила его баба. И плевать, что из пистолетика. Сам факт.

Так что, Крапива сейчас не заинтересован в том, чтобы вновь лилась кровь его людей. Ну что он за иван, если по всякой нужде и без нее, кладет своих людей. Но, за здорово живешь, пойти на попятную тоже не получается. Остается показать, что вместе с решимостью ты не лишен как рассудительности, так и справедливости.

— А ты сколько уж в сидельцах? — продолжал задавать вопросы Крапива.

— Почти два года.

— И как так вышло?

— Попал в хату к Бивню, а он первым на каторге стал ратовать за воровской закон. Как узнал, что меня Иваном кличут, так сразу загорелся и настоял, чтобы я при имени своем остался.

— А ты, как я погляжу, и не возражал.

— А чего мне от имени моего открещиваться.

— И то верно. Но вишь какое дело. На иркутской тюрьме свои законы, тут свои. Ну и что будем делать?

— Твоя правда. Не прав я, что сунулся в чужой монастырь со своим уставом. Но и ты понимание имей. Откуда мне знать, какие дела вертятся среди деловых. До этого, я к вашей братии касательства не имел.

Ну а что делать. Переговоры сдвинулись с мертвой точки, пошли взаимные уступки. Иначе никак не договориться. Либо так. Либо юшку пускать.

— По батюшке-то тебя как? — поинтересовался Крапива.

— Гордеевич.

— Ну и как тебе батькино имечко? Глянется?

— Чай отец родной, — пожал плечами Иван.

— Ну так и будешь Гордеем, — подвел черту Крапива, перекрестив Ивана, как бы его не спросясь.

Обострять Иван не стал. Гордей, значит Гордей. Выдавить из сложившейся ситуации больше, было просто нереально. Тут ведь дело-то какое. Каторга воровской закон еще не приняла, и примет ли, непонятно. Хотя может так дела обстоят именно в этом бараке, а в остальных девяти уже давно заправляют воры. Не в курсе он. Воспротивится иван Крапива, новому веянию, и порешат тогда Ивана, как миленького.

— Как батю, значит. Ну что же, Гордеем, значит Гордеем, — принимая авторитет Крапивы, согласился Иван.

Как ни крути, а ему еще четыре года каторги. И он собирался отсюда выбраться. Опять же, должок у него имеется, что жег душу, и требовал расплаты. Нет, за Голубева мстить он не собирался. В конце концов по-настоящему дружны они никогда не были, хотя и повязаны накрепко. Пастухов должен будет ответить за то, что Иван сменил привычную и довольно комфортную жизнь, на каторжное бытие.

— Ну что, Гордей. Проходи к нашему столу, гостем будешь. А вы чего уши развесили? — обвел он взглядом попритихший народ, в большинстве своем расположившийся на нарах. — Отдохнули бы, что ли. Поди завтра кайлом-то намашетесь.

Эти слова словно послужили сигналом, и народ тут же зашебуршился, послышались приглушенные разговоры, возня, едва различимая перебранка или смешки. Ну а что такого. Две сотни человек не могут усидеть молча, по определению. Даже когда барак погружен в сон, абсолютной тишины нет. Тут скорее следует удивляться гробовой тишине во время разговора ивана с пришлым. Вот уж когда можно было услышать, как пролетает муха.

Не обращая внимания на остальных обитателей барака, Иван, или скорее все же Гордей, прошел в дальний угол, где за столом расположились Кузьма со своей кодлой. Хм. Вот и Гордею предложили вступить в ее ряды. А иначе как расценивать это приглашение к столу. Причем не просто поговорить, а почаевничать. Впрочем, он скорее стал кандидатом. Его еще будут проверять. Причем жестко. Но Гордея это вполне устраивало.

Постепенно керосинки гасли одна за другой, и барак погрузился в темноту. И только в дальнем углу продолжала гореть одна лампа. Крапива со своими подручными засиделся, попивая горячий чай. В такую жару оно конечно, как бы и не то. Но с другой стороны, самогон и вовсе поперек глотки становился. А ложиться спать в такую рань, таким авторитетным людям, как-то не к лицу…

Так прошел первый вечер Гордея на новом месте, куда его перевели в связи с нехваткой рабочей силы на строительстве Кругобайкальской железной дороги. Народ погибал от несчастных случаев или под пулями снова расшалившихся японских наемников, умирал от болезней, подавался в бега. И всю эту недостачу нужно было незамедлительно восполнять. Так что, на какой иной каторге, людей могло быть и поменьше, но на строительстве Транссиба всегда под завязку.