Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной

– Держись Юльки! Может быть, только она и поможет тебе!

В этот вечер я уже ни о чем не думал. Я допил водку из той, начатой, бутылки, потом, чтобы напиться и опьянеть, аккуратно поднял с пола бутылки с вином, так, чтобы не вылить из них на пол остатки. И выпив в итоге еще два стакана вина, включил магнитофон и под очередную песню Михайлова буквально через минуту «вырубился».

Когда через несколько дней ко мне в квартиру ворвалась Юлька, я уже приготовился ко всему.

Юлька, в отличие от нас, почти не изменилась. Мы с Варей слегка располнели, а она осталась все такой же тоненькой, такой же хрупкой и утонченной, вот только теперь она не была больше платиновой блондинкой, а постоянно красила волосы в пепельный цвет.

– Что у вас происходит? – с порога спросила она. – Мне позвонила Варька, она у матери в Боговещенке, и говорит, что будет встречать Новый год именно там! В своем отчем доме! Вы что, с ума сошли?

Я взял ее за руку и подвел к дивану.

– Сядь! – сказал я. – Юля, все что я скажу тебе – очень серьезно. И ты сейчас же дашь мне слово, что все выполнишь в точности!

– Не дам я никакого слова, пока ты не объяснишь мне, что у вас происходит!

– Жаль! – сказал я.

Потом встал, поднял Юлю за плечи с дивана (если помните, она всегда была легкой, как пушинка) и повел ее к выходу.

– Сейчас я тебя выпровожу и больше не впущу. И телефоны все отключу!

– Постой, постой! – Она принялась вырываться из моих рук, – хорошо, я даю слово!

Я подумал несколько секунд, и решился!

– Юленька! – сказал я. – Сейчас ты услышишь то, что я никогда тебе не говорил. Юль, я всегда любил тебя, и любил сильно. И вот ради этого я хочу, чтобы ты не беспокоила меня до самого Нового года. А в Новогоднюю ночь я тебе позвоню, и все скажу.

Юлек, ради нашей любви! Ты терпела 35 лет, потерпи три месяца!

– Но может быть, я могла бы…

– Нет, Юленька. Ничего ты не можешь – ни понять, ни помочь, ни изменить… И скорее всего, никто не может…

И я наклонился и поцеловал ее в губы – так, как целовал когда-то первый раз. Тогда, ночью в палатке – нежно и по-родственному.

– Иди, Юля!

– Но если вдруг…

– Я позвоню, если что! Иди, пожалуйста! У меня действительно масса проблем и мало времени.

– Но если позвонит Варя и спросит о тебе…

И вот тут я улыбнулся.

– Не спросит, Юля!!! Варя уже обо мне не спросит.

Начиная со следующего дня, я валялся на диване и думал, думал, думал…

Сначала я писал свои мысли на листочках бумаги, бросал их на пол, потом поднимал, некоторые перечеркивал, комкал и швырял в угол. Другие, наоборот, расправлял, и дополнял несколькими фразами. И такие листочки я складывал стопками на столе.

Скоро стопок было уже несколько, и листочков набралось столько, что я стал запутываться. И тогда я решил вспомнить свой опыт работы над текстами в другой, предыдущей, жизни. И открыл ноутбук и написал название романа «И НА ЭТОМ ВСЕ…»

Да-да, я решил, чтобы убить время, оставшееся до Нового года, который должен был все решить и расставить по своим местам, изложить все, что произошло, в виде романа.

Я работал целыми днями, иногда прерываясь, чтобы вспомнить события давно прошедших лет, или обдумать дальнейший план работы над книгой.

Я заставлял себя работать и работать, чтобы не вспоминать о Варваре.

А сама Рукавишникова – что ж, наверное, она имела право вычеркнуть меня из своей жизни, и из памяти – тоже…

Параллельно я размышлял и над сутью того, что со всеми нами произошло в ту далекую Новогоднюю ночь. И постепенно мне все становилось понятным.

Одновременно три человека захотели изменить жизнь: 17-летний Толя Монасюк; затем он же, но спустя 41 год, то есть в возрасте 58 лет, и Варя Рукавишникова. И вот именно Рукавишникова, которая, собственно, хотела поменять не свою, а жизнь Монасюка (она очень сильно желала, чтобы Монасюк полюбил ее и был всегда вместе с ней), и сыграла роль основного фактора. Она настолько сильно любила своего Толю, что какие-то силы Вселенной пошли ей навстречу – они создала нового Монасюка, который мечтал (и хотел) полюбить Рукавишникову (и только Рукавишникову!) так же сильно, как и она его.

Но для этого нужно было, чтобы Толя Монасюк осознал свою ошибку, заключающуюся в том, что он не обратил в 1966 году внимания на Варю.

Он ее и осознал, причем так сильно, что возжелал, если бы такая возможность ему представилась, ошибку исправить. Ему для понимания своей ошибки потребовалось более сорока лет… Зато теперь…

Итак, суть происшествия была понятна. Но что сталось с двумя личностными сущностями, перенесенными через 41 год? Погибла ли одна из них, или они просто поменялись местами?

И я снова стал вспоминать раннее утро 1 января 1966 года, когда я проснулся и увидел на столе «Панасоник», и…

И ведь я все помнил из своего прошлого, 17-летнего прошлого! А следовательно, как минимум, какая-то часть юного Монасюка оставалась на прежнем месте, а другая часть…

Значит, скорее всего, не полностью личностные сущности были перенесены в новые места обитания, а какие-то их части. И как часть 17-летнего Толи оставалась на прежнем месте, так и моя часть, частица 58-летнего Монасюка осталась т о г д а в 2007 году…

И поскольку сущности 58-летнего мужчины, конечно же, обладают и большей силой, и более мощной энергетикой (влияние жизненного опыта), то в обоих новых Монасюках доминировал не юный, а пожилой Анатолий Васильевич Монасюк…

А юный Монасюк вовсе не погиб – он просто стал составной частью двух новых личностей.

Но что произойдет через некоторое время, когда вновь наступит здесь – 2007 год, а т а м – 1966-ой? Образуется новая временная петля? А старая? Петля ведь всегда замыкается…

Но тогда для меня это может означать… что же, новый перенос части сознания назад?

А смысл? Ну, опять т о т Монасюк захочет изменить жизнь, Варя также будет просить Вселенную послать ей любовь Монасюка… Но мне-то теперь вовсе незачем возжелать вновь сделать счастливой Рукавишникову… За что, в сущности? За то, что она меня бросила сейчас и возможно, обрекла на уничтожение?

Значит… значит, сработает фактор форс-мажорных обстоятельств, и юный Монасюк и Варвара Рукавишникова так и останутся «при своих». И там, в 1966 году, ничего не изменится.

Но это – если я опять не напьюсь и во хмелю очень сильно не пожелаю переместиться… Как в прошлый раз! Тогда петля замкнется путем нового перемещения. Личность перенесется назад, а вот тело… Наверное, тело исчезнет – не сможет оно вместить еще одного молодого Монасюка… Но если я не буду ничего хотеть – что тогда?..

То тогда здесь, в этом времени… а я ведь все равно исчезну! Ведь это они т а м – точь в точь, какими были уже один раз в 1966 году. А я-то на этот раз – другой!