Александр Плетнёв - Эпохи холст заиндевелый - мазком багровой кисти…

— …а сейчас мусор всякий, ржавые консервные банки, даже каменный уголь в углу…

— …мудаков хватает…

— …турысты, мля-нах их…

— …но откуда эти древности?

— Может, объясните…, - Волков взглянул на капитана с боцманом, продолжавших изучать бумаги, — я так понял — это артефакты старых полярных исследователей?

— Дело в том, что в 1913 году тут побывали люди из экспедиции Седова и упоминали об этих находках. Но уже в двадцать девятом другой 'Седов' — советское судно, также проходило по этим местам. Члены экипажа побывали тут и уже ничего этого не обнаружили. Кто-то прихватизировал ценные исторические документы.

— Так может это новодел? Для привлечения туристов…, дескать 'великое открытие', 'невероятная находка' и под это дело приторговывают 'настоящими' историческими артефактами?

— Хорошая версия, — крякнул боцман, только…

— Только есть странности и нестыковки, — подхватил капитан, двинув вдоль стен, освещая фонарём, показывая, — вот это нацарапал штурман 'Эйры' в 1881 году, вот надпись Вильяма Брюса из экспедиции Джексона 1897 года. Но нет ни одной записи последующих годов. А они были. После постройки сего обиталища, на этих стенах отметились многие полярные экспедиции, да что там говорить — все кому не лень! Вот, например, на этом месте, над брюсовской, я прекрасно помню, была запись 1955 года. А вот тут отличились наши ухари в шестидесятых годах, накарябав как они убили и вые…, поимели медведя. Придурки. Сохранность домика, как видите идеальная — не закрашено…, не скоблили. Их просто нету! Ещё нету!

— В смысле, 'ещё'? Не пойму, к чему вы клоните…?

К разговору капитана и морпеха прислушивались уже все, притихнув.

Чертов на некоторое время замолчал, собираясь с мыслями. Скинув капюшон, провёл рукой по голове, словно с непокрытой головой лучше думалось.

Начал он плавно, подбирая слова, сам ещё не уверенный в своих выводах:

— Честно говоря, я всё ещё надеялся…, но полное отсутствие следов человека на Земле Александры вызвало у меня определённое ощущение. Как будто мы плыли, плыли и…, приплыли.

— В другую Арктику?

— Время. Тут ключевое слово 'время'. Арктика та же — время другое.

Как будто время замерло, отыграло назад в позапрошлый век — самый конец или прошлый — в начало. Потому что — морзянка в эфире и тот пароход, дымящий на угле не иначе.

Я рассудил, что ближайший человеческий 'памятник' находится на Белле. До Капа-Флоры топлива на вертолёте точно бы не хватило.

Стоящий рядом Шабанов, непроизвольно кивнул подтверждая.

— И вот, — Чертов окинул взглядом стены зимовья, — я вижу, что после Смита и Джексона тут никто не бывал. Словно мы окунулись в прошлое.

И тогда становится понятным отсутствие спутников…, их время ещё просто не наступило.

— И вы так спокойно об этом говорите? — Только и пробормотал Волков.

Остальные молчали, чуть ли не открыв рты, тяжело переваривая полушариями серого вещества эту идею, версию или действительно — действительность.

Озвученное кэпом легло 'громом среди ясного неба'. И как в дополнение снаружи громыхнуло выстрелом, заставив всех излишне остро отреагировать — вздрогнули и скопом повалили на выход.

Доносится:

— Медведь!

'На улице' солнце совсем не щадит сетчатку и щурясь, озираются 'где?', 'кто?', 'куда?'.

— Медведь! — Снова слышится крик, на слух Волкова, совсем без паники. Оглянулся, влекомый звуками и общим движением. И увидел!

Первое, что бросилось в глаза — шерсть медведя была перемазана ярко-красным.

'Кровь'!

Самое удивительное, что, несмотря на кровавый вид, зверь не выглядел свирепым хищником. Лейтенант доверял своему интуитивному нутру, но и на этом уровне ощущения страха не приходило. К тому же более опытные полярники не выказывали никакой суеты — никто не дёргал остервенело затвор, не целился из ружья, хотя держали настороже.

Медведь стоял метрах в тридцати, подняв вытянутую морду, чёрной точкой носа вынюхивая новые запахи.

— Тюленя поди сож-жрал — сытый, — поясняет Чертов, таким голосом, словно сам наелся до отвала, — просто ему интересно — любопытная тварь!

— Совсем непуганый, — удивляется морпех. И как бы догадываясь, — выстрела-то не побоялся. А? Действительно людей не видел!

— Для белого медведя выстрел похож на звук трескающегося льда — он к нему привычен с детства. И вообще эта скотина ничего не боится, — спокойно просветил кэп и крикнул, — пальни ракетницей, стоишь, сиськи мнёшь!

Кому надо услышал — фыркнуло, разбрасывая искры и дым, прям под ноги животине. Срикошетило от снега, уходя полого в сторону…, дальше.

Ошалевшая зверюга, не ожидавшая такой подляны, взревела, крутанулась и дала дёру. Надо сказать с приличной скоростью.

Народ ржал, присвистывая и прикрикивая.

— Столько мяса убежало, — с улыбкой посетовал лейтенант, — он вообще как на вкус?

Капитан, подкинув в общее веселье своё 'кхе-кхе', отмахнулся:

— Вонючка он. Что жрёт, тем и воняет — ворванью да рыбой. Кровью его раньше спасались от цинги, а печень так и вовсе ядовитая.

Волков на это удивился и уж хотел разузнать побольше, как Чертов неожиданно решил ответить на его ранний вопрос:

— Спрашиваете, спокоен ли я? Не спокоен! Не покоен.

Только мне воспринять провал во времени куда как проще, нежели вам, например, чёрт меня подери. Потому что — Арктика!

Поверьте — я знаю! Мне пятьдесят три, а на севербх я, в полярке — по Арктике более двух десятков лет… Довелось походить по северной макушке планеты и пёхом и на плаву.

Лейтенант покосился на призадумавшегося собеседника, оценивая. Образ закоренелого полярника Воронову представлялся иначе — обветренный красномордый или выбеленный кряжистый бородач. А этот — даже никакой тебе шкиперской бородки, какие частенько отращивают капитаны, чтобы соответствовать образу. Чисто выбрит, лицо скорей слегка смугловатое. И нет этих характерных морщин, морщинок, обветренных и высушенных севером. Может из-за склонности к полноте? Зато густые чёрные брови…, короткая стрижка…, и только в тёмных волосах пробивается пятидесятилетний мужчина — сединой…, и взглядом — цепким, колючим, пожившим.

А капитан 'Ямала' продолжал бередить свои ассоциативные образы:

— Потому что Арктика сама по себе…, как экскурсия — путешествие в прошлое!

Здесь нет бактерий, поэтому не разлагается дерево. Лёд и мороз — прекраснейшие хранители.

И нередко можно найти что-нибудь такое-эдакое…, выстёгивающее нервы, вмерзшее во льды и снегб за ебеню сотню лет назад, но как будто вчера! Целёхонькое. Почти.