Франсис Малька - Торговец зонтиками

В первый день каждого месяца происходило одно и то же. Ровно в восемь церковный сторож с глухим, но грозным стуком, от которого все начинало трястись, захлопывал дверь и запирал ее, не позволяя, таким образом, выйти тем, кто к тому времени собрался в храме, и от стука этого в нефе мгновенно стихали шепотки. После этого сторож, несколько раз – для верности – пересчитав явившихся на мессу прихожан (ни возраст, ни смехотворность наряда не принимались во внимание), громко сообщал мне, ожидавшему у алтаря, окончательный результат подсчета, чтобы можно было разделить деньги на равные порции. А затем прихожане, выстроившись в странную на вид очередь, один за другим подходили, брали свою долю и спокойно покидали храм. Сторож стоял у дверей, выпуская их и строго следя, чтобы в церковь при этом не проникли ни любопытные, ни жаждавшие еще разок наведаться к алтарю.

Охотников за дармовыми деньгами в Пизе хватало, и моя акция, естественно, привлекала достаточно много людей, которым никакая помощь не требовалась. Но для меня это значения не имело, я ставил себе единственную цель: избавиться от того, что досталось не по заслугам. Да и в любом случае я не мог бы отделить бедных прихожан от богатых: откуда мне было знать, каково состояние каждого, кто переступил церковный порог? Тем более что богатому проще простого нацепить лохмотья и прикинуться нищим…

Слухи по городу разнеслись быстро, и, когда минуло три месяца, к храму стекались уже целые толпы, так что сторожу приходилось отгонять от дверей тех, кто оставался там к полудню, поэтому пизанцы стали являться все раньше и раньше, надеясь проникнуть в церковь до того, как будет перекрыт вход.

Благотворительная акция сделала меня в городе чрезвычайно популярной персоной. Несколько раз мне даже случалось, по просьбе собравшихся в церкви, произносить речи, в которых я обличал неравенство между знатью и беднотой.

Воодушевленный одобрением толпы и духом дележки, который царил во время наших сборищ, я как-то поймал себя на том, что предлагаю другим пизанским купцам поучаствовать в благотворительности и распорядиться своим богатством так, чтобы им мог воспользоваться любой желающий. Кое-кто подхватил мое начинание, и несколько месяцев спустя события приобрели неожиданный размах.

Мои регулярные встречи с бедняками в церкви Святого Гроба Господня привлекли внимание верхов и групп, делящих между собой власть. А больше всего раздражали они пизанскую архиепархию.

Как мог архиепископ по-прежнему спокойно брать десятину и умножать свои богатства, когда в его собственном доме, в соборе, я столь красноречиво демонстрировал принцип «поделись с ближним» и выводил на чистую воду его самого с совершаемыми им грабежами?

Прошел год – и внезапно орден госпитальеров, сославшись на декрет архиепископа, запретил мне появляться в церкви Святого Гроба Господня. Я поневоле должен был прекратить ежемесячные церемонии, которые позволяли так легко расходовать то, что нажил.

А несколько дней спустя в мою дверь постучал эмиссар архиепископа. Я принял господина эмиссара со всеми подобающими его сану почестями, что не помешало ему передать мне послание, которое, по сути, было едва замаскированной угрозой.

Устроившись в высоком кресле посреди шелковых занавесей, мечей и доспехов, скопившихся у меня в гостиной по прихоти моего нынешнего ремесла, брат Августин начал ироническим, пусть и не без примеси восхищения тоном, но вид у него был такой, будто он тут не совсем на месте:

– Своими благодеяниями вы делаете поистине замечательное дело.

– Я тронут этой оценкой из ваших уст, она свидетельствует об отношении Церкви к моему делу.

– Можно, подобрав вашему богатству и вашей щедрости лучшее применение, добавить вашему делу величия…

– Какое же это применение? – притворился я любопытным.

– Вы могли бы поучаствовать в деяниях Церкви… И тогда архиепископство Пизанское более чем внимательно отнеслось бы к вашим проблемам.

– Но я вовсе не ищу милостей архиепископства и не хочу влиять на руководство архиепархии!

– То есть, распределяя свое состояние так, как распределяете, вы не преследуете никакой цели? – Мой гость, похоже, был заинтригован.

– Совершенно никакой. Просто хочу снять лишний груз с плеч, больно прибыли тяготят.

– Постойте-постойте, – нахмурился эмиссар и пересел на краешек дивана. – Никто не транжирит свои средства без какой-либо цели, не рассчитывая что-то получить взамен. Так каковы же ваши тайные намерения? Вы хотите признания? Вы проиграли пари? А может быть, тут замешана женщина?

Когда брат Августин произносил свою речь, я заприметил в его взгляде искорку, которая пробудила во мне мучительные подозрения.

– Успокойтесь, брат мой. Ничего подобного нет и в помине. Просто я стал жертвой необъяснимого порыва щедрости.

– Не стану от вас скрывать: ситуация для Церкви огорчительная. Должно быть, все-таки у вас есть мечта, которую вы лелеете и которую вам не воплотить с помощью ваших денег…

– Вовсе нет. Я абсолютно всем доволен.

Выдержать столь категорический отказ брат Августин был уже не в силах. Лицо его сморщилось, он резко встал и, глядя на меня свысока, произнес небольшую речь:

– Знайте, что ни один человек на этом свете не обладает всем желаемым. Только тот, кто вовсе лишен амбиций, и Господь Бог могут говорить, будто полностью всем удовлетворены, будто все их желания осуществились. Но вам не стоит тревожиться: посмотрим, а не возродят ли в вас способность желать события ближайших дней…

Я различил в его взгляде ту же смесь злобы и вожделения, какую порождала раньше в моих преследователях охота за манускриптом.

Брат Августин направился к выходу, положив конец своему визиту так же внезапно, как тот начался.

А у меня появилось твердое убеждение: нет, не последний раз Церковь лезет в мои дела, ох не последний.

Несмотря на то что никаких церемоний больше не проводилось, в первый день каждого месяца горожане так и стекались толпами к церкви Святого Гроба Господня. Ритуал с раздачей денег пробудил в них аппетит – а вдруг нынче опять свалятся с небес барыши? Эти оголодавшие мужчины и женщины, казалось, потеряли все средства к существованию, и теперь им ничего не оставалось, кроме как висеть на ветке ставшего бесплодным дерева.

Смотреть на это не хватало сил, и, поскольку одаривать бедняков внутри храма запретили, я решил встретиться с ними на паперти. Многие узнали меня и с надеждой ко мне бросились, следом за ними будто с цепи сорвалась вся толпа, и церковной площадью овладел хаос. А я оказался в ловушке.

Что было делать? Достал кошель с доходами за прошлый месяц и принялся, выгребая из него горстями золотые монеты, разбрасывать их во все стороны. А люди, в том же запале, что подтолкнул их пару минут назад ко мне, кинулись на каменные плиты и стали монеты подбирать – ползая по паперти, толкаясь, лягаясь, стараясь отхватить побольше.