Франсис Малька - Торговец зонтиками

Достигнув через шестьдесят миль параллели, на которой находились Канарские острова, Колон свернул на юго-запад, надеясь таким образом избежать встречи с португальской эскадрой, – португальцы, как адмиралу стало известно, собирались подкараулить его в открытом море.

Обстоятельства сложились странные. Мне было заранее известно, какие удары неожиданно обрушатся на наши головы, но я ничего не мог предпринять, чтобы события совершались по-иному. Худшим из возможных выходов было бы предупредить Колона, ведь он сию же минуту заподозрит, что виной всем бедам я один. Оставалось дожидаться времени каждого из запланированных несчастий и по возможности смягчать его последствия.

Поднимаясь по трапу на борт, я исполнял свой договор с Веспуччи независимо от того, успешной окажется экспедиция или провалится. Отныне ставкой в его игре была моя жизнь, и я эгоистически решил втихую помогать Колону – просто ради того, чтобы не погибнуть в этой передряге. В конце концов, ничто в книге гибели моей не предвещало.

В одном Веспуччи оказался прав: океанский воздух шел мне на пользу. Долгие дневные часы я проводил на палубе, чуть наклонившись вперед, чтобы противостоять ветру (а ветры тут были сильными), и часто закрывал глаза, боясь ослепнуть от этого самого насквозь просоленного океанского воздуха.

Меня поражало, до какой степени по-разному – тут все зависело от конструкции и габаритов – суда реагируют на ветер и на зыбь. Самое большое из них – каракка «Санта-Мария» – было весьма устойчиво и двигалось вперед с постоянной скоростью. Каравеллы «Пинта» и «Нинья», обе поменьше флагманского корабля, из-за своих размеров раскачивались и лавировали в ритме волн. Еще я заметил, что «Пинта» с треугольным парусом с трудом поспевала за двумя другими кораблями, паруса у которых были квадратными.

Пятого августа, наблюдая за «Пинтой», которая шла параллельно нам, я заметил на борту двух о чем-то бурно спорящих матросов. Спор их показался мне подозрительным, потому что они то и дело показывали пальцем на штурвал, и я решил предупредить Колона.

– Это Гомес Раскон и Кристобаль Кинтеро, владельцы «Пинты», – всмотревшись в спорщиков, объяснил адмирал. – Интересно, что они там, на корме, делают – смотрите, смотрите, как наклонились!

Ответ мы узнали назавтра: руль «Пинты» соскочил с петель. А мы ведь были в открытом море! Мартин Пинсон, как сумел, исправил поломку, флотилия двинулась дальше, но на следующий же день руль соскочил снова.

То одно, то другое… Наше плавание к Канарским островам растянулось почти на месяц, хотя путь предполагался коротким. Колон обвинял во всем нанявшихся на собственную каравеллу простыми матросами Раскона и Кинтеро, говорил, что с их стороны это саботаж, говорил, они нарочно выводят «Пинту» из строя, чтобы ее не использовал никто, кроме испанцев. Адмирал решил подождать, пока на остров Ла Гомера [35] У острова Ла Гомера, где надолго задержался Колумб, помимо всего прочего, есть одна любопытная особенность: жители этого острова владеют уникальным языком свиста – «сильбо» ( el silbo ). Два пальца кладутся в рот, остальная часть руки образует резонатор, а другая рука – усилитель. Каждый свист, слышный на расстоянии до пяти километров, соответствует одному или нескольким звукам обычной речи. Даже и сегодня туристы могут увидеть в ресторанах Ла Гомеры представление: беседу двух свистунов на этом удивительном языке. вернется вдова губернатора Беатрис де Бобадилья и Оссорио, чтобы купить у нее небольшой галисийский корабль и заменить им злосчастную «Пинту», но Мартину Пинсону удалось отремонтировать все металлические части штурвала с помощью местных кузнецов, так что замены не потребовалось.

Беатрис де Бобадилья была до того обворожительна, что я заподозрил роман между нею и Колоном [36] Любовную связь между мореплавателем и красавицей фрейлиной королевы Изабеллы подтверждали многие современники, а некоторые историки выдвигают даже версию о том, что Колумб искал не столько путь в Индию, сколько повод для новой встречи с возлюбленной. Косвенно это подтверждают и хронисты: всякий раз, держа курс на Америку, мореплаватель отклонялся от него и бросал якорь на Ла Гомере (в 1492, 1493 и 1498 годах). Правда, при последнем заходе его ожидало разочарование: Беатрис снова вышла замуж. . Поняв, что корабль покупать не придется, наш флотоводец заказал для каравеллы новые квадратные паруса, способные ускорить ее ход, но, как мне показалось, это был просто предлог, чтобы задержаться на острове дольше, чем надо на пополнение запасов воды и провианта, и в итоге мы покинули Канары только шестого сентября.

Предстояло совершить беспримерный переход через Атлантику в Сипанго.

Доверие Колона позволяло мне играть при нем роль адъютанта, а иногда даже и советника. Не раз он приглашал меня в свою каюту, чтобы о чем-то посоветоваться или прикинуть, какая идея лучше.

– Вы ведь отличный математик, – сказал адмирал однажды, – так помогите мне правильно оценивать расстояния по мере того, как мы продвигаемся к западу. На сегодняшний день, согласно моим расчетам, до Сипанго остается семьсот пятьдесят миль.

– А откуда вы взяли это число?

– Оно – результат длительных вычислений, но мне надо познакомить вас с деталями, чтобы вы могли точнее решить задачу.

Колон взял компас и знаком предложил мне подойти к его рабочему столу.

– Вот это расстояние соответствует одному градусу долготы, – начал объяснять он и аккуратно, чтобы не сдвинулась стрелка, положил компас на карту. Красный и синий концы стрелки расположились на одной параллели. – Все географы, мореходы и астрономы пришли каким-то чудесным образом к согласию, поделив экватор на триста шестьдесят градусов. Зато они расходятся во всем остальном. Первое, что надо понять, – какое расстояние соответствует одному градусу на экваторе. Аристотель, Эратосфен и Птолемей проводили разные опыты и пришли к разным выводам. Я придерживаюсь числа Птолемея, наименьшего из трех, и, соответственно, утверждаю: Земля вовсе не настолько велика, как думают простые люди, ибо один градус на экваторе – это пятьдесят шесть и две трети мили. Таково приблизительное, но, думаю, близкое к истинному значение.

– А при дворе думают, что при более коротком пути меньше риска? – предположил я.

– Вы все верно понимаете, – кивнул он и добавил, сверля меня взглядом: – Я продолжу объяснения, но не дай бог сказанное здесь просочится за эти стены…

– Не беспокойтесь, выйдя из вашей каюты, я буду нем как рыба.

– Мне удалось еще больше сократить все расстояния, используя вместо арабской, которую использовал в свое время Птолемей, римскую милю, которая короче. Сделав это, я получил длину градуса на экваторе равной всего четырнадцати лигам [37] Название «римская миля» связано с латинским названием числительного 1000 – mille; миля у римлян равнялась тысяче двойных шагов вооруженного римского легионера. Сейчас считается, что она составляла 1481 метр. Арабская миля по последним данным составляла 1973 метра. Одна испанская морская лига во времена Колумба равнялась 4 римским милям. Если заменить арабскую милю на римскую, более короткую, оставив неизменным (56,7) количество миль в градусе, то длина одного градуса на экваторе чудесным образом уменьшится. . После пересчета этого расстояния на широте Сипанго получилось, что длина градуса – всего двенадцать с половиной лиг.