Джеффри Барлоу - Дом в глухом лесу

– И что же это за событие, мистер Тренч? – улыбнулся викарий, поправляя очки.

– Вы наверняка слышали о том, как на особенно опасном участке скальной дороги опрокинулась карета? Каре та фирмы «Каттермол», как я припоминаю. Несколько пассажиров погибли, рухнув с обрыва в ледяные воды гавани, и в их числе – двое очаровательных малышей, брат с сестрой, им еще и пяти лет не исполнилось. – Тут сквайр умолк и уставился в карты, с интересом дожидаясь ответа собеседника.

– Да, я тоже об этом читал. Прегорестная утрата, мистер Тренч, как вы верно заметили.

– А эти очаровательные дети, братик с сестренкой, которым еще и пяти не было, – по-вашему, они заслужили такую участь? Просто-таки сами ее заработали? Такова нынче кара за неучтивость по отношению к гувернантке?

– Это был несчастный случай, мистер Тренч, кони испугались и понесли.

– Ха! Самый что ни на есть разнесчастный случай сам по себе показателен. Выходит, ваш так называемый любящий Господь задремал на часах и допустил сию прегорестную утрату, сие ужасное происшествие. Или, может статься, речь идет о сознательном действии того же самого сонного божества? Даже вроде бы особый термин есть для таких случаев: «деяние Господа», стихийная сила то есть. Смерть от несчастного случая, Божье наказание, как выражаются в наших многоуважаемых судах. Так вот, мысль о том, чтобы всякое воскресенье поклоняться существу настолько абсурдному, оскорбляет меня до глубины души; да и любому мыслящему человеку полагалось бы чувствовать то же. Удивляюсь я, что вы со мной не согласны; но я, наверное, просто не в ладах со своим временем. Сколько очков, викарий?

Заметно разволновавшийся викарий открыл карты.

– Четыре пики, сорок, мистер Тренч.

– Плохо. У меня четыре трефы, сорок один. Не повезло вам, викарий. А что у нас в одной масти по старшинству?

– Три бубновых, тридцать.

– Опять я вас обставил. Вот глядите: три трефы, тридцать одно. И притом туз: конечно же, я вас бью. А как насчет комбинаций?

– Четыре валета, сорок.

– Здесь мы с вами равны: у меня пара четверок. Четыре десятки – то же, что четыре фигуры. Стало быть, семь сдающему, вам – ничего – nihil, как выразился бы старый зануда Силла. А в следующий кон сдавать вам, викарий, у вас очков меньше.

– Боюсь, не мне, бедному провинциальному священнику, оправдывать действия или бездействие Всемогущего, мистер Тренч, – отозвался викарий, возвращаясь к доводам сквайра и одновременно тасуя карты и сдавая по двенадцать себе и Марку. Оставшиеся восемь он разложил рубашкой вверх, как банк. – Есть вопросы, на которые Провидение в этой жизни однозначного ответа нам не дает.

– Ну вот, вы опять пытаетесь вывернуться! Все священники, в провинции или где угодно, одним миром мазаны. Увязли в своих доктринах, точно крапивники в птичьем клею, а как только доходит до дела, вы совершенно не в состоянии ничего объяснить и прибегаете к банальностям этой вашей благочестивой чепухи – дескать, все это слишком велико и непостижимо для невежественных смертных. Но хоть какой-то смысл во всем этом быть должен – даже в глазах смертных? Разве не логично? – Эту речь сквайр произнес весьма рассеянно, с головой уйдя в изучение карт. И в результате заменил три.

– А чего вы от меня ждете, мистер Тренч? – отпарировал викарий, в свою очередь заменяя карты. – По-вашему, я обладаю какими-то особыми познаниями в том, что касается Господнего замысла? У меня, по-вашему, свои связи в Небесной канцелярии?

– А жду я, чтобы вы, священники, честно и откровенно признали: вы сами понятия не имеете о том, о чем беретесь рассуждать. Объявите об этом с кафедры во время службы одним ясным субботним утром, и, ставлю пятьдесят гиней, паства зааплодирует вам так – те из прихожан, что в здравом уме, по крайней мере, – как еще ни одному пастырю Святой Люсии испокон веков не аплодировали, да оно и неудивительно.

Викарий совсем смешался: как отвечать мистеру Марку Тренчу (иначе нежели в духе христианского милосердия), он никогда не знал, во всяком случае, лицом к лицу, – и в отчаянии прибег к доброй старой аксиоме, подсказывающей: не знаете, что сказать, так лучше промолчите. Притом ведь мистер Тренч – его благодетель, благодетель его возлюбленной супруги и всего прихода; как же можно его огорчать! К сожалению, подумав о том, что не стоит выводить из равновесия сквайра, викарий тут же вспомнил про происшествие в Вороньем Крае: про потерявшую равновесие и опрокинувшуюся карету и ужасную судьбу маленьких детишек и прочих пассажиров. Невзирая на внешнее спокойствие, вопросы, заданные сквайром, растревожили ему душу; подобные щекотливые моменты веры, явно противоречащие элементарным приличиям и здравому смыслу, частенько его донимали, хотя вслух он об этом почти не заговаривал. Так что священник невозмутимо подставил вторую щеку, так сказать, и подсчитал карты. Лицо его медленно озарилось улыбкой в преддверии нежданного выигрыша.

– Что у вас, мистер Тренч?

– Шесть бубен, пятьдесят восемь. Улыбка самую малость померкла.

– Ах да, конечно же, этого и следовало ожидать. А у меня только пять пик, сорок семь, как сами вы видите. Как насчет одномастных по старшинству?

– Пять бубен, сорок семь.

– А! Понятно. Что ж, отличные карты. У меня только три трефы, на двадцать четыре очка.

– Не повезло вам, викарий, – посетовал сквайр, чопорно затягиваясь сигарой.

Однако же преподобный джентльмен вместе со своей улыбкой так легко не сдавались.

– Комбинация, мистер Тренч?

– Три валета, тридцать.

Викарий торжествующе выложил карты на стол.

– Боюсь, маловато будет. Четыре короля, сорок. И четверка – quatorze [21], – мистер Тренч!

– Браво, викарий, что называется, повезло вам! Тем не менее у меня очков в два раза больше. Но не тревожьтесь, какие ваши годы!

Некоторое время эта несочетаемая пара играла молча; впрочем, тишину соблюдали только они двое, в то время как над многолюдной компанией посетителей стоял гул голосов, то и дело прерываемый веселой шуточкой мистера Айвза или ехидным замечанием Оливера. Но вот сквайр вновь принялся вопрошать собеседника о метафизических материях.

– Викарий, а вы никогда не замечали, сколь многие блестящие гении в истории мира – наши великие умы от искусства, литературы, музыки, естествознания и математики, ну и тому подобное – в личной жизни были сущими чудовищами?

– Безусловно, случалось и такое; мне и самому приходилось читать о подобных вещах. Да, в некоторой степени я с вами согласен, – произнес викарий, потирая подбородок.

– Этот вопрос вечно ставит меня в тупик. Гиганты творческой мысли, люди недюжинных талантов – и при этом сущие чудовища, способные черт-те что натворить из чистого эгоизма и потворства собственным прихотям. Любопытно, викарий, а нельзя ли из этого сделать определенные выводы о Всевышнем Творце? Вам не кажется, что Всемогущий в личной жизни тоже может оказаться сущим чудищем? Божество – безусловно, но по сути – демон, затаившийся во тьме бес? А что, вот вам отличное объяснение для эпизода с перевернувшейся каретой!