Альфред Бестер - Они жили не так, как привыкли

На следующее утро он проснулся от громкого кряканья и хлопанья крыльев. Он соскочил с кровати и подошел к окну как раз в тот момент, когда дикие утки были согнаны с пруда появлением красного шара. Майо вышел на берег пруда, потягиваясь и зевая. Линда весело закричала и поплыла к нему. Она вышла из воды. Кроме купальной шапочки, на ней не было ничего. Майо отступил, сторонясь брызг.

– Доброе утро, – сказала Линда. – Ты хорошо спал?

– Доброе утро, – ответил Майо. – Не знаю. От этой кровати у меня свело спину судорогой. А вода, должно быть, холодная. Ты вся в гусиной коже.

– Нет, вода изумительная. – Она сняла шапочку и распушила волосы. – Где полотенце? Ах, вот. Искупайся, Джим, и почувствуешь себя просто чудесно.

– Мне не нравится холодная вода.

– Не будь неженкой.

Громовой удар расколол тихое утро. Майо изумленно взглянул на чистое небо.

– Что за черт? – воскликнул он.

– Подожди, – сказала Линда.

– Похоже на ударную волну…

– Вон там! – закричала Линда, показывая на запад. – Видишь?

Один из небоскребов Западного района величественно оседал, погружаясь в себя, как складная чаша, и с него осыпалась масса кирпичей и карнизов. Обнажившиеся балки скручивались и лопались. Через несколько секунд до них донесся гул падения.

– Да, вот это зрелище, – со страхом пробормотал Майо.

– Закат и крушение Империи Города. Ты к этому привыкнешь. Окунись, Джимми. Я принесу тебе полотенце.

Она убежала в дом. Он сбросил носки и брюки, но еще стоял, согнувшись, осторожно пробуя ногой воду, когда она вернулась с огромным купальным полотенцем.

– Вода ужасно холодная, Линда, – пожаловался он.

– Разве ты не принимал холодный душ, когда был грузчиком?

– Нет, только горячий.

– Джим, если ты будешь стоять на берегу, то никогда не зайдешь в воду. Посмотри на себя, ты уже весь дрожишь. Что это за татуировка у тебя на руке?

– Что? А, да. Это питон, пятицветный. Обвивается вокруг всего запястья. Видишь? – Он с гордостью повертел рукой. – Мне сделали эту наколку в армии в Сайгоне в 1964-ом. Это питон восточного типа. Прекрасно смотрится, угу?

– Больно было?

– По правде говоря, нет. Некоторые парни были разрисованы, как китайская черепаха, чтобы пускать пыль в глаза.

– Ты был солдатом в 1964-ом?

– Верно.

– Сколько тебе тогда было?

– Двадцать.

– Значит, сейчас тебе тридцать семь?

– Пока еще тридцать шесть.

– Ты рано поседел.

– Да.

Она задумчиво разглядывала его.

– Я хочу тебе сказать, что если ты все же зайдешь в воду, то не мочи волосы.

Она убежала в дом. Майо, устыдившись своей нерешительности, все же заставил себя войти в пруд. Он стоял по грудь в воде, плеская на лицо и плечи, когда вернулась Линда. Она принесла табуретку, ножницы и расческу.

– Разве тебя сейчас не чудесно? – крикнула она.

– Нет.

Она рассмеялась.

– Ну, вылезай. Я хочу тебя подстричь.

Он выбрался из пруда, вытерся и послушно сидел на табуретке, пока она подстригала ему волосы.

– Бороду тоже, – настаивала Линда. – Я хочу, чтобы ты стал красивым.

– Она обстригла бороду, чтобы можно было побриться, осмотрела его и удовлетворенно кивнула. – Вот теперь красиво.

– Фу-у, хватит, – покраснел он.

– На печке стоит ведро горячей воды, иди побрейся. И не вздумай одеваться. После завтрака мы найдем тебе новую одежду, а затем… пианино.

– Но не могу же я ходить по улицам голышом! – шокированно воскликнул он.

– Не глупи. Кто тебя увидит? Давай пошевеливайся.

Они ехали в магазин «Эберкромби и Фитч» на углу Мэдисон и Сорок Пятой стрит. Майо скромно обернулся полотенцем. Линда сказала, что была постоянной клиенткой этого магазина и показала ему пачку торговых бланков, которые копила. Майо со скучающим видом рассматривал их, пока она снимала с него мерку. Затем она отправилась искать одежду. Он уже начал тревожиться, когда она вернулась с целой охапкой.

– Джим, я нашла чудесные лосиные мокасины, костюм «сафари», шерстяные носки, рубашки и…

– Послушай, – оборвал он ее, – ты знаешь, сколько все это стоит? Почти тысячу четыреста долларов!

– В самом деле? Примерь сначала рубашки. Они…

– О чем ты только думаешь, Линда? Зачем тебе все это тряпье?

– Носки достаточно велики?.. Это тряпье? Мне все нужно.

– Да? Например… – Он пробежал взглядом по биркам. – Например, водолазная маска с плексигласовым стеклом за девять долларов девяносто пять центов? Зачем?

– Ну, я буду в ней изучать дно пруда.

– А нержавеющий сервиз на четыре персоны за тридцать девять долларов пятьдесят центов?

– Пригодится, когда мне будет лень греть воду. – Она с восхищением поглядела на него. – Ой, Джим, посмотрись в зеркало. Ты романтичен, как охотник из романа Хемингуэя.

Он покачал головой.

– Не понимаю, как ты вылезешь из долгов. Подсчитай свои расходы, Линда. Может, лучше забудем о пианино, а?

– Никогда, – твердо сказала Линда. – Меня не волнует, сколько оно стоит. Пианино – это капиталовложение жизни, и оно ценно этим.

Она была в неистовстве от возбуждения, когда они приехали в Верхний город к кинозалу Штейнвея, и помогала, и вертелась у него под ногами. Ближе к вечеру, напрягая мускулы и нарушая тишину Пятой Авеню, они водрузили пианино на приготовленное место в гостиной Линды. Майо в последний раз толкнул его, чтобы убедиться, что оно прочно стоит на ножках, и, обессиленный, опустился на пол.

– Линда! – простонал он. – Мне было бы легче идти на юг пешком.

– Джим! – Линда подбежала к нему и стала пылко обнимать. – Джим, ты ангел. С тобой все в порядке?

– Да, – проворчал он. – Отпусти меня, Линда, я не могу дышать.

– Мне даже нечем как следует тебя отблагодарить. Я мечтала об этом целую вечность. Не знаю, что смогу сделать, чтобы отплатить тебе. Все, что ты хочешь, только назови!

– Ладно, – сказал он, – ты уже подстригла меня.

– Я серьезно.

– Разве ты не научишь меня управлять машиной?

– Конечно. Как можно быстрее. Это, по крайней мере, я могу сделать.

Она села на стул, не отрывая глаз от пианино.

– Не делай много шума из ничего, – сказал он, с трудом поднимаясь на ноги. Он сел перед клавишами, смущенно улыбнулся Линде через плечо и, спотыкаясь, стал наигрывать менуэт.

Линда затаила дыхание и сидела, выпрямившись.

– Так ты играешь? – прошептала она.

– Чуть-чуть. В детстве я брал уроки музыки.

– Ты умеешь читать ноты?

– Когда-то умел.

– Можешь научить меня?

– Я думаю, да, только это трудно. Постой, есть еще одна пьеска, которую я умею играть.

И он принялся мучить «Шелест весны». Из-за расстроенного инструмента и его ошибок это было ужасно.

– Прекрасно, – вздохнула Линда. – Просто чудесно.

Она уставилась ему в спину, на ее лице появилось выражение решительности. Она поднялась, медленно подошла к Майо и положила руки ему на плечи.