Дмитрий Беразинский - Путь, исполненный отваги

— Развяжи остальных! — приказал он. Овдоким бегом кинулся исполнять приказ.

К Ростику подошел Денис.

— Там все готово, — доложил он.

— Слушай сюда, басурманы! — сказал Каманин. — По одному на цырлах за мной. Получите провиант и грамоту. Осип! Отвяжи ты этот канат, мать его с присвистом через коромысло!

Мужики посмотрели на великана с угрюмым уважением. Умение красиво ругаться было привилегией сильных мира сего. Осип, подтолкнутый для резвости в спину одним из разбойников, побежал отвязывать канат от ствола ивы, росшей на берегу.

Пока Осип был занят отвязыванием каната, остальные «джентльмены удачи» сгрудились у левого борта «Мурены». Полковник «от щедрот» приказал выдать им из кладовой по мешку муки, гречки и пшена. К этому он прибавил десятифунтовый мешочек соли и небольшой бочонок растительного масла.

— Охотиться умеете? — спросил он у Овдокима.

— Могем, — ответил тот, удивленно хлопая глазами.

— Значит, мясо к каше добудете сами, — хмыкнул полковник, — чего скорчил рожу, дружок?

Неугомонный Овдоким успел всунуть свой любопытный нос в мешок с мукой и теперь, кряхтя, перекатывал во рту кусочек пресного теста. Услыхав вопрос Андрея Константиновича, он дернулся.

— Мука больно хороша, барин. Не привыкли мы к пшеничке-та...

— Жрите, демоны! — благосклонно посмотрел на перемазанную физиономию мужика Волков. — Вот, держите грамоту. Упаси вас бог ее потерять... Станцуете с конопляной теткой. Адью, ущербные!

Судно, взревев турбинами, отвалило от берега и вышло на стремнину. Быстро набрало скорость и скрылось за поворотом, громко взревев на прощание сиреной.

Осип принялся раздеваться до исподнего — переплыть на тот берег, чтоб отвязать канат.

— Овдоким, — спросил он, — а грамота-то точна не золотая?

— Не ведаю, — вздохнул бровастый Овдоким, — но позолоченная, точно.

Тяжелые дубовые двери пресвитерской отворились, и сестра Пелагея ввела невысокую женщину в сером одеянии. Только в кино показывают монашек в темных одеждах с белоснежными манжетами, воротничками и чепцами. На самом деле от давно не стиранного одеяния идет стойкий аромат немытой бабы, который, как утверждают знатоки, гораздо хуже аналогичного мужского.

В самом деле дерьмо должно иметь запах дерьма, а не ладана. Потому что так самим Богом положено. И никуда от этого не деться. Если экскремент имеет запах розового масла, то это не экскремент. Это что-то похуже.

От вошедшей правительницы Софьи Алексеевны шибануло так, что Ростислав сразу вспомнил детство. И московский зоопарк. И клетку с обезьянами. Оттуда тоже несло чем-то подобным.

Полковник Волков с трудом заставил себя не реагировать на дьявольское амбре, лишь удивился, что так спокойно переносит эту вонь отец Михаил.

Ключница ушла, плотно прикрыв за собой дверь. Ростислав внимательно посмотрел на царскую сестрицу и отвел глаза. Невысокого роста, из-под чепца видна прядь темных волос, чуть полновата. Не настолько, как на картине Репина. Не настолько дурна лицом, как на картине Сурикова. Монашеское одеяние скрывает фигуру, словно бронежилет.

— Звать изволили, отец Михаил? — спросила женщина низким хрипловатым голосом.

Архиерей Кирилл по случаю понедельника точил лясы где-то на своем огромном подворье в Мытищах. Это как нельзя было на руку Волкову и прекрасно устраивало отца Михаила.

Не успела Софья Алексеевна войти в пресвитерскую, а ее келью уже заняла другая монашка — из Успенского монастыря. Поскольку свидания Софье Алексеевне разрешались лишь два раза в год, шансы на то, что подмену обнаружат, были минимальные.

— Отец Михаил, значит, вашу подопечную мы забираем, — сказал Ростислав, — ключницу лучше перевести в другой монастырь. Скажем, в Новоголутвин Троицкий... А оттуда ключницу — сюда. В таком вот аспекте. Будет безопаснее для всех.

— Хорошо! — выдавил из себя священник. — Но вы не забывайте нас, ваше сиятельство.

— Ждите известий вскорости, — пообещал Волков и, обратясь к монахине произнес: — Прошу вас, Софья Алексеевна, следовать за нами.

— Кто вы? — не сдвинулась с места женщина.

— Ваш шанс, — коротко сказал Ростислав, — которого могло и не быть. Те трое стрельцов, которых повесит пред окном вашей кельи Петруша Алексеевич через два месяца, просили нас слезно помочь им, вам и России. Ну что, идете?

Софья Алексеевна медленно наклонила голову и величавой походкой вышла из пресвитерской.

— Сюда, — указал Ростислав на двери ризницы, — вам необходимо переодеться.

Бывшая правительница недоуменно повернула к нему голову.

— Ну, идите же, Софья Алексеевна, — нетерпеливо сказал Волков, — там вас ждут.

Пожав плечами, она отворила дубовые двери и скрылась в ризнице. Там ее действительно ожидали. Две женщины и в самых невообразимых одеждах — темные узкие портки из очень плотной ткани, куртки из черной кожи, непокрытые головы. Одна русоволосая с толстой, в руку косой. Другая чернявая, с короткими, замысловато остриженными волосами.

— Здравствуйте, Софья Алексеевна, — поздоровались они.

Настя и Анжела (это были они) быстро окинули глазом царевну.

— Настя, сорок восьмой, третий рост, — быстро прикинула Анжела, — вам помочь?

— Портки надевать не буду! — сразу же заявила Софья. — Лучше обратно в келью.

Барышни засмеялись. Настя быстро отобрала из огромной челноковской «мечты оккупанта» белье, блузку и длинную юбку. Затем, замявшись, спросила:

— Какой размер ноги?

— Ась? — не поняла Софья.

— Пожалуйста, ногу покажите, — обратилась к ней Анжела.

Та, пожав плечами, выставила из-под монашеской хламиды маленькую ножку, обутую в изящный сафьяновый сапожок.

— Настя, сапоги сгодятся родные! — бросила она фразу, которую царевна не поняла вовсе.

Женщины быстро содрали с нее одеяние, чепец и исподнее. Анжела, покрутив носом, пробормотала: «А запах!», после чего обрызгала нагую царевну с ног до головы каким-то терпким пахучим веществом.

— Антипедикулезное, — туманно пояснила Настя.

Софья стояла на холодном каменном полу, стесняясь своей наготы, а эти две красотки быстро протерли ее тело влажным куском ткани с водочным запахом. Затем опять обрызгали. Ничтоже сумняшеся напялили на нее панталоны, застегнули лифчик. После Настя надела на царевну темно-желтую блузку с бусинками, а Анжела, присев, помогла напялить сапожки. Затем обе застегнули на ней длинную, скрывавшую сапоги юбку темно-синего цвета, а затем Анжела застегнула на талии царевны широкий черный пояс.

— Необходимо надеть что-нибудь сверху! — задумалась Анжела. — Ясно! Поскольку она у нас одета сверхсовременно, то сверху накинем ветровку. Там, в сумке я клала, Настя... под цвет юбки! Глянь!