Андрей Валентинов - Орфей и Ника

Зэк слушал, не поворачивая головы, внешне никак не реагируя. Наконец, когда Пустельга закончил, он медленно повернулся.

– Все? – Его глаза смотрели на Сергея испытующе, без тени улыбки.

– Вроде…

Он хотел добавить, что все сказанное им – правда, но сдержался. Ни к чему. Если Сорок Третий не поверит, то переубедить его будет трудно.

– Артамонова… Нет, не помню… – Сорок Третий покачал головой. – Все из головы вышибли… Сергей Павлович, вы сами видели мои… документы?

– Удостоверение, выписка из приказа, фотографии… – кивнул Пустельга. Видел. Все подлинное, но я заметил… Там нет послужного списка, кроме того, в приказе не сказано, что вы имели какое-то звание до майорского. Просто: Орловскому Юрию Петровичу присвоить…

– Так-так… – оживился зэк. – Значит, все-таки липа!

– Не совсем. Как я понял, вас каким-то образом использовали в операции на Якше. Туда вас повезли в форме сотрудника НКВД и с документами – чтоб не возникало лишних вопросов. Одно дело – зэк на секретном объекте, другое просто очередной «малиновый». Так иногда делают. Заодно можно потом скомпрометировать человека… Ну а насчет остального… Операция, насколько я знаю, закончилась полным провалом, вы попали сюда…

– Точно! – хмыкнул Сорок Третий. – Ни черта у вас не вышло!

– У них, – тихо поправил Сергей, – у них не вышло…

Орловский удивленно поглядел на своего собеседника, затем медленно кивнул:

– Хорошо, Сергей Павлович. У них не вышло. С вами, ясное дело, поступили по-скотски, чего и следовало ожидать. Черт вас понес в ГПУ!

Пустельга пожал плечами. Он и сам думал об этом.

– Вы – сын генерала, Юрий Петрович, я – сын рабочего-большевика.

– Уели. – Зэк негромко рассмеялся. – Что-то во мне классовая непримиримость разыгралась… Рефлексировать, пожалуй, не стоит, меня больше интересует ближайшее будущее. Значит, думаете, что после этой… операции вы, я и Артамонова пойдем на распыл?

Пустельга кивнул. Зэк хмыкнул и поглядел вниз:

– Не стерегут? По всем правилам провокации, вы должны предложить побег. Птица-тройка, верные друзья с мушкетами, укромный домик среди леса…

Пустельга не обиделся: именно так и делалось. К тому же он чувствовал: зэк все-таки поверил ему, слова о провокации – лишь горькая шутка.

– Вы знаете, а я бы рискнул. – Орловский вновь поглядел на темные кроны под окнами. – Как думаете, поймают?

– И очень быстро. К тому же уходить придется вдвоем – Артамонову с нами не пустят. Я даже не знаю, где она сейчас.

– Да… – Зэк задумался. – То, что я ее не помню, не превращает меня в свинью. Бросать человека нельзя… Черт, ну почему она не скрылась, не спряталась?

– По-видимому, из-за вас, – тихо проговорил Сергей. Орловский резко повернулся, словно желая ответить, но в последний момент сдержался.

– У меня нет плана. Никакого, к сожалению, – продолжал Пустельга. Собственно, я и рассказал вам все, надеясь, что вы подскажете…

– Опираясь на мой опыт врага народа, – вздохнул Орловский. – Нет, не выйдет… Сергей Павлович, вы говорили, что в такой момент Виктория Николаевна не будет зависеть от этой банды? Значит, она сможет что-то сделать?

– Да, мне так показалось, – кивнул Пустельга. – Иначе с нею не стали бы так церемониться. Допустим, у нее какие-то способности… Ну вроде как у меня… Зачем вся эта игра? Ее привезут и скажут: делай! Иванов работает с ней так… – Пустельга на миг задумался, – как работают с ненадежным агентом, которого срочно нужно отпустить за границу… Тогда кого-то оставляют заложником и, естественно, обещают – все, что угодно… Он замолчал. Вокруг стояла тишина, лишь где-то вдали слышался шум поезда. Дорога проходила в нескольких километрах южнее. Пустельге внезапно представилось, как они спускаются вниз, быстро идут лесом к железке, вскакивают на грузовую платформу… Нет, ерунда, такое удается только в кино. К тому же зэк прав: оставлять Викторию Николаевну нельзя. Если они исчезнут, Иванов не отпустит ее, это очевидно. Что же оставалось? Пропадать всем вместе?

– А по-моему, вы решили верно, – внезапно заметил Орловский. – Вы правы, пусть пока игра идет по их правилам. Хотя… – он усмехнулся, – нет, шалишь! Правила мы уже нарушили! Разве нет?

Сергей кивнул: кое-что шло явно не по сценарию Иванова. Любитель темноты не предусмотрел ни Карабаева, ни разговора с Фраучи, ни этой беседы на темном балконе.

– Этот… как вы его там назвали? Агасфер?

– – Агасфер. – Странное прозвище запомнилось.

– Агасфер… Он уверен, что вы – толковый контрразведчик, я – опасный враг, а Виктория Николаевна способна его обыграть. Так? Почему же нам ему не поверить? Значит, еще ничего не решено? Ведь что получается: этот Иванов, он же Агасфер, – помощник Сталина?

Пустельга кивнул.

– Величина огромная, ему положено целыми наркоматами ворочать, а он чем занят? Одним зэком! Я же не Бухарин, не Тухачевский! Тогда почему?

– Похоже, вы сумели взять его за горло. – Сергей сам уже думал об этом. Такое внимание к номеру Сорок Третьему – явно неспроста.

Орловский поглядел на свою руку, затем резко сжал пальцы в кулак:

– Ну так почему же он думает, что я его отпущу?

– Из-за нее, Юрий Петрович, – неохотно ответил Пустельга. – Похоже, на это весь расчет… Из-за Виктории Николаевны…

По лицу зэка прошла судорога, но он сдержался:

– Но ведь такое могли сделать и раньше! Могли – но не вышло… Знаете, Сорок Первый, я почему-то верю, что у этих гадов не выйдет… В чем-то они уже ошиблись… К тому же… Я очень хочу все вспомнить – и вновь стать самим собой…

– И поменять палату на камеру?

– Пусть. – Зэк упрямо качнул головой. – Надоело быть половиной человека. А к стенке поставят… Знаете, я где-то слышал: лучше ужасный конец, чем ужас без конца…

– Это сказал Маркс, – улыбнулся Сергей.

– Правда? Не иначе, процитировал… Дело, Сергей Павлович, не во мне. Дело в вас и в Виктории Николаевне. Тут бы что-то придумать… Слушайте, гражданин майор, может, вам лучше просто скрыться? На черта вам эта публика? Или по работе соскучились: допросы, обыски, очные ставки?

И вновь Пустельга не обиделся: несмотря на тон, в голосе зэка было сочувствие. Странно, ведь для Сорок Третьего он, майор госбезопасности, не тот, кому сочувствуют…

– Очень соскучился, – в той же манере подтвердил Сергей. – Но дело не только в этом… Я не хочу превращаться в упыря. Вы правы, лучше ужасный конец…

– Это Карл Маркс прав, – скривился Орловский. – Сергей… Простите, Сергей Павлович, а вы не переусердствовали? Упыри, ведьмы, волколаки… У вас резцы, часом, не заострились?

Пустельга не принял шутки:

– Юрий Петрович, дело не в названиях. Если человек теряет память, начинает бояться солнечного света, не может есть нормальную пищу, у него меняется весь организм, – это что? Назовите болезнью – легче не станет.