Андрей Валентинов - Когорта

– А если нет? – тихо проговорил Мик. – Если вам ничего не привиделось? И Гхел, и Фрол Афанасьевич? Думаете, такого не бывает? Я ведь изучал Папюса…

– О Папюс! – воскликнула Чарова. – О великий провидец!..

В конце концов, дабы не волновать даму, Плотников и

Келюс перевели разговор на поэзию, выслушав целый водопад восторгов по адресу носителя наволочки. Вслед за этим с не меньшей страстью Чарова прокляла Маяковского и Цветаеву, а затем прочитала новый вирш, посвященный Мику, начинавшийся словами: «Мой лебедь белый, мой полковник…»

За Келюсом приехали через три дня, когда дождь, наконец, перестал, и Николай, засидевшийся в четырех стенах, решил прогуляться по городу. Он уже выходил из дому, когда заметил неторопливо ехавший со стороны Сумской автомобиль.

Вскоре Николай очутился в знакомом особняке командующего, где его встретил радостно улыбающийся Макаров. Красный шпион усадил гостя в кресло и поспешил сообщить, что просьба «уважаемого господина Лунина» о поездке на фронт удовлетворена, а посему выезжать следует немедленно. Группа иностранных корреспондентов, с которой его отправят, уже ждет у подъезда.

…Все эти месяцы они виделись всего лишь пару раз. Макаров явно избегал читавшего шпионские мемуары Лунина, а тому совершенно не хотелось общаться с агентом ВЧК…

Николай, и не думавший ехать на фронт, отказываться все же не стал. Вопрос был явно решен без его участия. Лунину вручили пропуск и провели к возбужденной группе корреспондентов, обвешанных большими квадратными фотоаппаратами. Некоторые из особо усердных тащили с собой даже павильонные обскуры на треногах. Первые же услышанные слова (сразу на нескольких языках) многое разъяснили. На фронте под Орлом началось наступление.

На вокзале отъезжающих ожидал специальный поезд. Улыбающийся Макаров пожелал всем счастливого пути, и состав тут же тронулся. В купе Лунин почему-то оказался один – три места пустовали. Между тем в вагоне стоял шум – господа иностранцы заранее радовались ожидающей их русской экзотике. Поездка на фронт явно представлялась им веселой и легкой прогулкой. Пару раз в купе Николая заглядывали любопытные физиономии, но тут же появлялся проводник и что-то шептал гостям, после чего они говорили: «О-о!» – и мгновенно исчезали. Наконец, когда проводник занялся чаем, дверь вновь приоткрылась, и в купе проскользнул рыжий парень в клетчатом пиджаке и пятнистой рубашке.

– Извините, сударь, добрый день вам, – произнес он с чудовищным акцентом. – Я извиняюсь много, но неужели вы такой большой начальник есть, что вас запрещено беспокоить? Кто вы, мистер большой босс?

Келюс представился.

– Джон Джагер, «Нью-Йорк Геральд»… Мистер Лунин, вы есть первая сенсация! Большой русский начальник путешествовать инкогнито!

– Я не начальник, – уточнил Николай, – я пленный.

– О! – обомлел корреспондент. – Мистер Лунин, у вас есть жалоба на обращение? Нарушались ли ваши права? Вопрос о пленных очень интересует наши читатели!

– Мои права не нарушались, – вздохнул Келюс. – Успокойте ваших читателей, мистер Джагер.

– Оу! – Мистер. Джагер почесал затылок. – Тогда будем искать иную… э-э-э… поживу. Знаете, мистер Лунин, мне долго не везло. Мой земляк и френд Тэд Валюженич звать меня на Тибет, но безжалостный босс заставить полгода писать о бракоразводный процесс. Но теперь наконец-то что-то! Решающий прорыв фронта, максималисты… э-э-э… большевики бегут, Мценск взят, генерал Тургул идет на Столицу! Но, мистер Лунин, если будут нарушаться ваши права, обратитесь ко мне, и я устроить такой шумный сенсация…

Рано утром поезд, проехав черные руины Орла, свернул на северо-восток. Через час состав остановился, и корреспондентов пригласили пройти к находящемуся неподалеку шоссе, где их ждали автомобили.

Было прохладно, и Николаю подумалось, что лето, наконец, кончается. В этом году оно для Лунина несколько растянулось – там, откуда он прибыл, был уже ноябрь.

Дорога была почти пуста. Пару раз Николай замечал в кювете опрокинутые повозки, где-то вдали к небу поднимался черный дым, а однажды автомобили повстречали колонну пленных, конвоируемых бравыми донскими казаками. Корреспонденты пришли в бурный восторг, и кто-то даже попытался развернуть на ходу трехногую камеру-обскуру.

Окраины Мценска тоже были безлюдны. Жители, очевидно, до сих пор прятались, на улицах встречались лишь солдаты, таскавшие какие-то тюки и свертки. Внезапно у ближайшего перекрестка Келюс увидел черный обгоревший танк, на башне которого был заметен контур красной звезды. Репортеры радостно взвыли, но тут же приумолкли – автомобили въехали в зону, где только что шли бои. Жилые кварталы исчезли, вместо домов слева и справа от дороги тянулись дымящиеся руины, на обочинах то и дело попадались брошенные винтовки, опрокинутые повозки и трупы лошадей. Пораженные корреспонденты шепотом обсуждали силу неизвестного им оружия, обратившего полгорода в прах. Сгоревшие машины попадались все чаще. Почти на всех танках можно было заметить звезды, но на одном мелькнула белая надпись «Полковник Туцевич» и трехцветная эмблема. Потери несли не только красные.

Автомобили затормозили на центральной площади. Окружавшие ее двухэтажные дома чернели провалами окон, от некоторых не осталось и стен, сгорел даже небольшой сквер, примыкавший к одной из улиц. Напротив единственного трехэтажного дома, на котором косо висела обгоревшая надпись «Уком РКП(б)», стоял приземистый танк. Люки были открыты, и танкисты удобно расположились прямо на броне. Келюс услыхал звуки «Ламбады» и заметил на башне танка надпись. Белые буквы складывались в слова: «21 августа 1991 года».

Корреспонденты, выбежав из машин, принялись за работу. Защелкали камеры, а наиболее предприимчивые уже брали интервью. Николай, оставшись не у дел, огляделся и не спеша пошел туда, где кассетный магнитофон все еще крутил «Ламбаду». Репортеры уже успели сфотографировать героический танк, и экипаж обменивался язвительными шуточками по адресу гостей. Келюс подошел и стал рядом.

– Чего тебе, тоже интервью? – поинтересовался кто-то из танкистов.

– Нет, – Николай даже не обернулся, – надпись читаю.

– Читай, читай! – хмыкнули сверху. – Все равно не поймешь!

– Почему? Я тоже там был. С первой же ночи на баррикаде, а потом у путепровода.

– Да ну?! – Двое танкистов в одинаковых черных комбинезонах спрыгнули с башни.

– Точно. – На землю спустился третий парень. – Я тебя запомнил. С тобой рядом был еще такой высокий…

Николай кивнул – у путепровода с ним рядом стоял Фрол. – А мы тут уже третий месяц. Ну, отпад! Получаем, как в Штатах, а война – как в кино! Знаешь, земляк, как они нас называют? Марсианами!