Андрей Валентинов - Ты, уставший ненавидеть

Утром в четверг настроение было нерабочим. Дело о взрыве было передано следственному отделу: усилия группы на этом этапе уже не требовались. Надо было продолжать, но как – вновь наступала полная неясность…

Положение спас Ахилло, предложивший устроить лейтенанту Карабаеву экзамен по роману Виктора Гюго. В суматохе последних дней Сергей успел забыть о собственном приказе и теперь охотно ухватился за эту идею. Правда, сам он так и не успел освежить в памяти роман, но Пустельга имел очевидное преимущество: он был начальником, а стало быть, именно ему полагалось задавать вопросы…

Напротив, лейтенанту Карабаеву эта идея, видимо, не пришлась по душе. Он не стал возражать, но вид его внезапно сделался сумрачным. Похоже, литературные штудии не увлекали молодого сотрудника.

Сергей усадил всех за стол, поудобнее устроился сам и, наставительно взглянув на Прохора, начал:

– Товарищи, пора вернуться к Лантенаку. Давайте обменяемся соображениями. Товарищ лейтенант, вы прочитали роман?

В глубине души Пустельга ощущал нечто похожее на угрызение совести: ведь сам он даже не заглянул в бессмертное творение Виктора Гюго, да и, честно говоря, не очень верил в подобные психологические эксперименты. Вероятно, Прохор был того же мнения.

– Ну… В общем… Товарищ старший лейтенант, а может, не надо? У меня тут есть соображения по группе Фротто. Может…

– Прохор! – строго заметил Сергей, ощущая себя лицемером.

– Ну, прочитал… Так точно… – Последовал тяжелый вздох.

– И что скажете?

– Ну… Виктор Гюго – прогрессивный французский писатель прошлого века… Боролся с этой… реакцией, но недооценивал роль классовой борьбы…

– В самую точку, товарищ лейтенант, – не преминул ввернуть Ахилло. – Ой, недооценивал!

– Михаил! – еще более строго произнес Пустельга. Ахилло смолк.

– Был политическим эмигрантом… – смущенно продолжал Карабаев. – Роман этот… «Девяносто третий год» написал, борясь с монархистами в период так называемой Третьей республики…

Сергей вдруг представил, как усидчивый Прохор конспектирует предисловие к роману. Зрелище выходило мрачным…

– В романе «Девяносто третий год» речь идет о событиях Французской буржуазной революции…

– Великой Французской… – вновь не удержался Ахилло.

– Товарищ старший лейтенант, – голос Карабаева внезапно окреп и приобрел уверенность, – наш вождь и учитель товарищ Сталин пишет, что Французская революция в силу ее буржуазной сущности не может называться великой. Великой является только одна революция ~ Великая Октябрьская социалистическая…

Ай да Прохор! Пустельга был рад, что излишне нахальный орденоносец получил подобный щелчок. Карабаев же, разгромив оппонента идеологически, вновь вздохнул и продолжил:

– Ну там, стало быть, говорится о борьбе с местной контрой. Начинается роман с отплытия шпионского корабля под названием…

– Стоп! – Перспектива выслушивать содержание книги в пересказе бывшего селькора не вдохновляла. – Прохор, мы же не на уроке! Вот Лантенак… Что вы о нем скажете?

Карабаев на миг замялся, а затем проговорил четко и без заминки:

– Лантенак не имеет возраста. Лантенак – чужой. Лантенак призывает англичан. Лантенак – это иноземное вторжение. Лантенак – враг родины. Наш поединок может кончиться лишь его или моей смертью…

– «Запомни, Говэн, эти слова», – негромко добавил Ахилло, и тут только Сергей сообразил, что Карабаев дословно цитирует текст романа. Похоже, на память лейтенанту жаловаться не приходилось.

– Ну вот! – обрадованно воскликнул Пустельга, сожалея, что сам не перечитал книгу. – Как вы думаете, почему глава «Вандеи» назвал себя Лантенаком?

– Да не понял я! – огорченно вздохнул Прохор. – Ведь чего получается, товарищ старший лейтенант? Ну будь я, к примеру, этой контрой. Надо мне выбрать кличку. Так я чего б подобрал – какого-нибудь мужика симпатичного, приятного…

– В точку смотрите, Прохор! – вновь не удержался Михаил, но после предостерегающего жеста Пустельги послушно умолк.

– Этот Лантенак… Он ведь этот… отрицательный персонаж, так? – Карабаев немного оживился и даже сделал неудачную попытку подкрепить свои слова каким-то странным жестом. – Чего товарищ Гюго пишет? Лантенак этот женщин расстреливает, детей сжигает… А чего в конце концов? Племянник вместо него под высшую меру пошел – а он и не отказался, будто не сам согрешил! Пусть другие подыхают… Не, не хотелось бы мне Лантенаком называться, будь я даже самая контра! Вот чего…

Пустельга удивился – он не ждал от Прохора подобных рассуждений. Зато Ахилло был с ним вполне согласен:

– Правильно, товарищ лейтенант! Ведь если верить донесениям Тургула, участники «Вандеи» носят клички, взятые из реальной истории. И только руководитель – почему-то имя литературного персонажа, вдобавок весьма неприятного типа. Одно из двух:

либо для того, чтоб нас подразнить, – но тогда они, выходит, знают о наших людях в окружении Тургула. Либо нас просто дурят…

– Вот я товарищу старшему лейтенанту сразу же сказал… И вы, товарищ Ахилло, подтвердили:

не так тут что-то. Они, гады, не просто дурят. Они, сволочи, издеваются! Еще бы Красными Шапочками назвались!

Сделав такое умозаключение, лейтенант вновь нахмурился.

– Постойте, постойте, товарищи – Подобного результата их литературных штудий Сергей не предвидел. – Но ведь «Вандея» существует! Существует-и действует!

– Существует какая-то очень активная нелегальная группа, – кивнул Ахилло. – Которая прекрасно проводит операцию прикрытия. И я очень хотел бы знать, что в нашей информации правда, а что – липа…

– «Вандея» существует, – повторил Сергей. Скепсис Михаила-Микаэля начинал его раздражать. – Существуют Лантенак, Фротто, Кадудаль. Будем исходить из этого. Будем искать…

– Пятилетку – в четыре года, – пробормотал Ахилло, но Сергей сделал вид, что не расслышал.

Нет, у него что-то не выходит. Хорошая идея ~ психологический портрет врага – оказалась на деле неосуществимой. Но почему и Михаил, и Прохор сомневаются? Конечно, они дольше работают по «Вандее», но Сергей знает те же факты, читал те же документы…

Рабочее совещание явно застопорилось. Пустельга уже хотел было дать слово Прохору с его новыми идеями по группе Фротто, как вдруг негромко звякнул телефон. Сергей поднял трубку:

– Да? Пустельга слушает!

– Сергей Павлович, это вы? Голос был женский. От неожиданности Сергей даже привстал:

– Да, это я… А кто…

– Сергей Павлович, это Вера. Вера Лапина. Я хотела… Я хотела поблагодарить вас. Вы… Спасибо вам! Я… Извините, у меня нет нужных слов… Я… я вам еще позвоню…

Давно гудел отбой в трубке, но Пустельга медлил, все еще сжимая ее в руке. История, о которой он хотел забыть, вновь выплыла наружу. Этого звонка он не ожидал. Пакет Сергей отдал Ахилло, велев лично занести актрисе и ни при каких обстоятельствах не упоминать ни его, Пустельги, фамилии, ни, само собой, обстоятельств, при которых получены документы. На следующий же день Ахилло выполнил это несложное поручение, и Сергей был уверен, что больше никогда не услышит о Вере Лапиной.