Брюс Стерлинг - Распад

Заправилам потребительского общества никогда не приходило в голову, что потребительство в качестве политической идеологии может в один прекрасный день привести к более серьезной нестабильности системы, чем даже коммунизм. Но нестабильность росла, а страна разрушалась. Гражданское общество было подорвано безжалостным господством денег. Когда общественная сфера стала полностью приватизированной, американская культура начала задыхаться. Люди не только терпели крах, но и были доведены до сумасшествия рекламой и безжалостно вторгавшимися в их жизнь коммивояжерами. Увеличение агрессивной рекламы заставило многих отказываться от своей индивидуальности.

Перестало быть приятным считать себя американским гражданином. Беспричинно множились банкротства, становясь своего рода коммерческой изменой. Бегство от налогов стало спортом. Многие американские граждане просто отказались так жить. Они собирались, публично жгли лицензии, выбрасывали исполнительные листы и отправлялись в дорогу. Пролы считали себя единственно свободными американцами.

Кочевничество когда-то было опорой человеческого существования, жизненным укладом, на базе которого стали возможны технологические новшества. Ныне кочевничество стало альтернативным образом жизни тех, для кого жить по старомодным политическим и экономическим стандартам было невозможно.

Так или примерно так считал Оскар. У него, как богатого жителя Новой Англии, не было особых политических причин интересоваться пролами. Они редко голосовали. Но он не имел никакого предубеждения против пролов как социальной группы. Они были не более странны и непонятны, чем ученые. Теперь стало ясно, что пролы — мощный ресурс реальной власти, и, насколько он знал, только один американский политический деятель завербовал и поддерживал пролов. Зеленый Хью.

После умиротворения Модераторов следовало примирить ученых Коллаборатория с их присутствием. Ключевым моментом объяснений Оскара было отсутствие выбора в данном вопросе.

Ученые Коллаборатория всегда имели устойчивую федеральную поддержку, они никогда не требовали никаких дополнительных средств. Теперь не существовало никаких федеральных грантов. Это было плохо, но еще хуже оказалось то, что бухгалтерия лаборатории была разрушена сетевой атакой. Они даже не могли восстановить финансовую отчетность.

Настроение в Лаборатории повысилось, когда сотрудникам стало известно, что президент знает об их тяжелом положении. Президент даже послал директору Лаборатории подготовленную речь, которая была пересказана Гретой. Однако в этой речи было одно заметное упущение: деньги. Официальное сообщение для печати представляло собой длинный благодарственный гимн президентским талантам по восстановлению общественного порядка. Финансирование Коллаборатория не было проблемой, которую должен решать Президент. За национальные дотации отвечал Конгресс, но, несмотря на огромные усилия, бюджет все еще не был утвержден.

Для Федеральной научной лаборатории это было огромное бедствие, но пролы воспринимали его как самое обычное дело.

Так что — объяснил Оскар Чрезвычайному комитету — это вопрос симбиоза. И симбиоза можно добиться. Смело обрубив связи с обычной политической действительностью, гибридное население Коллаборатория могло свободно плавать в пределах их стеклянного пузыря. У них не было денег, но оставались электрогенераторы, воздух, продовольствие, они были защищены от непогоды. Им были не страшны никакие бури, а так как теперь отсутствовал и федеральный надзор за их работой, они могли полностью сконцентрироваться на их любимых проектах. Сейчас они имели возможность заниматься подлинной научной работой. Это было огромное достижение, почти Шангри-Ла. Все, что еще им было нужно, — снять внутренние противоречия.

После выступления Оскара наступило длительное молчание. Все члены Чрезвычайного комитета глядели на него в крайнем удивлении. Кворум составили Грета, ее главное доверенное лицо и покровитель Альберт

Гаццанига, сам Оскар, Йош Пеликанос, капитан Бенинг-бой и представитель Модераторов — парень по имени Омбавей Тадди Флэгбой.

— Оскар, ты меня поражаешь, — сказала Грета. — У тебя невероятный талант говорить о невозможных вещах так, что они начинают казаться нормальными и приемлемыми.

— Что здесь кажется невозможным?

— Все! Лаб — федеральное сооружение! Эти Модераторы вторглись сюда силой. Они заняли наше здание. Они здесь незаконно. Мы не можем помогать им и поощрять незаконное вторжение! Как только Президент пришлет отряды, мы будем арестованы. Мы будем уволены.

— Этого не случилось в Луизиане, — сказал Оскар. — Почему это должно случиться здесь?

Гаццанига ответил:

— Дело в том, что Конгрессу и чрезвычайным комитетам в действительности никогда не нужна была та авиабаза в Луизиане. Они никогда не заботились о ней, поэтому и не приняли необходимых мер.

— Они точно так же не заботятся о вас, — заверил его Оскар. — Верно, что Президент выразил интерес, но послушайте, это было целую неделю назад! Неделя в течение военного кризиса — это вечность! Федеральных отрядов здесь нет. Потому здесь нет военного кризиса, военный кризис для Президента — в Голландии, а не в Восточном Техасе. Он не собирается развертывать отряды внутри страны, когда идет эскалация холодной войны с Голландией. Если бы мы лучше соображали, мы поняли бы, что именно Модераторы наша армия. Они лучше, чем федеральные силы.

— Мы не можем позволить себе предоставлять убежище тысяче неплатежеспособных гостей, — сказал Пеликанос.

— Йош, забудь на минуту о красных чернилах. «Мы не должны позволить себе предоставить им». Это они кое-что предоставляют нам. Они могут кормить и одевать нас, и все, что мы должны сделать, — разделить с ними наше убежище и дать им политическое прикрытие. Это реальная красота чрезвычайной ситуации, понимаешь? Мы можем продолжать жить так, сколько нам захочется! Это апофеоз забастовки. В течение забастовки мы все отказывались делать что-нибудь, кроме научной работы. Теперь, когда у нас чрезвычайное положение, ученые могут продолжать заниматься наукой, в то время как Модераторы будут исполнять роль благосклонного, сочувствующего гражданского населения. И мы игнорируем все остальное! Все, что раздражало нас в прошлом, ушло. Все бессмысленные коммерческие притязания, и правительственный надзор, и хитроумные подрядчики… Все это больше не имеет для нас никакого значения!

— Но кочевники ничего не понимают в науке, — сказал Гаццанига. — Зачем они будут поддерживать ученых, когда им проще награбить добра и уйти?

— Эй, — сказал Бенингбой. — Я кое-что понимаю в науке, парень! Вернер фон Браун! Отличный пример. Доктор фон Браун был таким же, как и ты, большим уродливым толстяком! Они направили бы его в Дахау так или иначе, если бы он не стал работать на них, так что он тоже кое-что выиграл, собирая свои «Фау-2».