Брюс Стерлинг - Распад

— Понятно.

— Они индустриальные жулики, внедряют результаты. Злюки и грубияны, такие вот ребята с улицы. Безнадежный вариант.

Он провел ее сквозь дневную гостиную и включил свет в кухне. В мягком уютном освещении лицо Греты казалось застывшим и несчастным. Смазанная губная помада. Всклокоченные черные волосы. Невыщипанные брови производили особенно тягостное впечатление.

Она обвела внимательным взглядом одноногие стулья, хромированный стол, керамический угол с плитой и встроенной вытяжкой.

— Так вот какая у тебя кухня, — с удивлением сказала она. — Здесь так… чисто. Ты бы мог заниматься здесь лабораторной работой.

— Спасибо.

Соблюдая большую осторожность, чтобы не промахнуться, она приземлилась на пластиковый белый саариненский стул, сделанный в виде тюльпана.

— Ты имеешь полное право на жалобы, — подбодрил ее Оскар. — Тебя окружают сплошь эксплуататоры и тупицы.

— Нет, эти не тупицы, они умненькие ребята. Просто… Ну, не люблю я внедрение в промышленность. Фундаментальные исследования это… Наука предназначена для… — Она раздраженно махнула рукой. — Да для чего, черт возьми?

— Для общественного блага? — вкрадчиво подсказал Оскар.

— Да, вот именно! Для общественного блага! Я предполагаю, для тебя это звучит предельно наивно. Но я могу сказать одну вещь — я не собираюсь наращивать личный банковский счет, пока мои счета по Лабу оплачивают налогоплательщики.

Оскар повернулся к сверкающим стеклянным поверхностям шкафчика Кураматы.

— Ты будешь кофе? У меня есть очень хороший растворимый кофе.

На ее лбу опять появилась складка, настолько глубокая, что казалась рисунком или татуировкой.

— Ты не можешь заниматься настоящей наукой, а по выходным быть бизнесменом. Если ты всерьез занят наукой, у тебя нет выходных!

— Сейчас выходные, Грета.

— А-а… — Она посмотрела на него пьяным, взглядом, полным удивления и сожаления.

— Ладно, но я не смогу остаться у тебя и завтра. Там утром в девять безумно интересный семинар «Домены цитоплазмы».

— Цитоплазма — звучит крайне соблазнительно.

— Но сегодня я все равно здесь. Давай выпьем немного. — Она открыла сумочку. — 0, нет! Неужели я забыла свой джин? Он в моей дорожной сумке. — Она растерянно заморгала. — Ох, Оскар, я забыла свою дорожную сумку! Я оставила ее в отеле…

— Ты также забыла, что я не пью, — заметил Оскар. Она положила локти на стол и закрыла лицо руками.

— Все прекрасно, — сказал Оскар. — Просто забудь ненадолго о работе. У меня в распоряжении целая команда. Мы можем достать тебе все, что необходимо.

Она сидела за кухонным столом, погруженная в горькие раздумья.

— Давай я лучше покажу тебе свой дом, — предложил Оскар. — Это занятно.

Он провел ее в дневную гостиную. Тут стоял эллиптический кофейный столик Пита Хейма, стулья с изогнутыми ножками из стали и дерева, а также виниловый надувной диван.

— Ты коллекционируешь модернизм, — заметила она.

— Да, вот мой Кандинский. «Композиция VIII», 1923 год. — Оскар любовно дотронулся до рамы, чуть-чуть поправив ее. — Не знаю, почему это называется современным искусством, хотя было создано сто двадцать лет назад.

Она внимательно рассматривала холст, потом перевела взгляд на Оскара.

— Почему вообще называют это искусством? Здесь просто углы и круги.

— Ты так воспринимаешь потому, что у тебя совсем нет никакого вкуса. — Оскар подавил вздох. — Кандинский был знаком со всеми направлениями того периода: «Голубым всадником», сюрреалистами, супрематистами, футуристами… Кандинский — это фигура…

— Наверное, тебе эта картина стоила уйму денег? — спросила Грета. Судя по тону, она очень надеялась, что нет.

— Нет, я купил ее за гроши на распродаже Гугге-хейма. Сейчас весь коммунистический период — с 1914 по 1989 год, самый показательный для двадцатого века — вышел из моды. Кандинский противопоставляется нынешнему «современному искусству», однако, знаешь, что я скажу? Думаю, Василий Кандинский как раз в духе нашего времени, его искусство действительно что-то говорит мне… Понимаешь? Если бы он вдруг оказался здесь с нами сейчас… Думаю, ему было бы все понятно.

Она недоверчиво покачала головой.

— Модернизм… Интересно, как они умудрялись со всем этим справляться. Это напоминает какое-то тяжелое уродливое жульничество. — Она вдруг чихнула. — Извини. Моя аллергия разыгралась.

— Пойдем.

Он провел ее в кабинет, оформленный как пресс-центр. Оскар гордился этим кабинетом. Здесь все было сделано в соответствии с политическими требованиями времени. Стулья с алюминиевым покрытием стояли вдоль стены, основное же место занимали модули хранения информации и множество дисплеев. Датские покрытия, литые подставки, корзины из сверкающего пластика. Красивые миланские лампы. Никаких украшений, ничего лишнего, никакого потраченного впустую пространства. Все лаконично, эффективно и гладко.

— Здесь хорошо. Я могла бы работать в таком кабинете.

— Мне очень приятно! Надеюсь, у тебя будет такая возможность.

Она улыбнулась.

— А что? Мне здесь нравится. Кабинет похож на тебя, в твоем духе.

Он был тронут.

— Это страшно мило с твоей стороны, но должен признаться… это не мой дизайн. То есть Кандинского, конечно, выбрал я сам, но после того как я продал свою первую компанию и купил этот дом, я нанял профессионального дизайнера… Тогда я очень много внимания уделял дому. Мы месяцами трудились тут. Джованна хорошо в этом разбиралась, мы часто посещали антикварные рынки…

— Джованна, — сказала Грета. — Красивое имя. Она, наверное, была очень элегантна?

— Да, она такой и была, но у нас ничего не получилось.

Грета стала всматриваться в обстановку с новым интересом.

— И потом тут была еще другая — журналистка. Ей нравился пресс-центр?

— Клара здесь жила! Это был ее дом.

— И она уехала в Голландию, да?

— Да, она уехала. С ней тоже ничего не вышло.

— Почему с ними ничего не вышло, Оскар?

— Не знаю, — ответил он. Руки в карманах сжались в кулаки. — Великолепный вопрос.

— Ну, — сказала она, — может, и великолепный, а может, я просто пьяна и лезу не в свое дело.

— Нет, Грета, ты мне нравишься такая — пьяная и задиристая.

Он скрестил руки на груди.

— Давай я тебе быстро все расскажу. Понимаешь, я продукт необычных обстоятельств. Вырос в особой обстановке. В доме Логана Вальпараисо. Это был классический дом голливудской звезды. Теннисные корты. Пальмовые деревья. Повсюду монограммы, шкуры зебр, золотые побрякушки. Прекрасный фон для друзей Логана — всех этих миллионеров и латиноамериканских наркобаронов. У моего отца был самый жуткий вкус, какой только можно себе вообразить. И я очень хотел, чтобы мой дом был совсем другим.