Елена Чудинова - Держатель знака

— Но отчего необходимость принять яд? — спросил я: потрясенный услышанным, я не следил уже за часами.

— Там, где способность обречена не воплотиться в возможность, надобно убрать и самое способность. Покуда способность не утратилась втуне, надобно искать возможности в ином месте. И одну возможность мне удалось сейчас, в твоем уже присутствии, найти… Она сводится к тому, что… однако же, время мое вышло — прощай, Гагарин, и не вздумай, коли не хочешь прослыть сумасшедшим, болтать об услышанном! — Глебов вновь рассмеялся. Я взглянул на часы — как раз вовремя, чтобы заметить, как упали на дно последние песчинки. Смех Глебова неожиданно смолк. Я поднял глаза: он сидел передо мною, откинувшись на высокую спинку кресла, черные глаза его были невидяще неподвижны. Он был мертв.

— Кто бы ни было это существо, Господи, прости его многогрешную душу! — со слезами произнес я, склонив голову перед тем, что уже не было Глебовым.

Затем я сжег бумаги, относящиеся к Баженову, и покинул глебовский дом.

В свете ходило много слухов о страсти Глебова к молодой графине R, безответной по причине крайней сердечной приязни графини к младшему Шаховскому: некоторые же склонялись считать, что причиною суровости графини к Глебову являлась не склонность к Шаховскому, а жестокий деспотизм графа R., козни которого препятствовали свиданиям влюбленных.

Я присутствовал на похоронах: Владимир Глебов был безутешен и с охотою взялся за препорученную ему братом заботу о маленьком Эрасте. Я не мог даже облегчить его скорбь: печать страшного знания камнем лежала на моей душе, и под этим гнетом рыдающий над телом брата Владимир казался мне почти счастливцем».

— Ой, Петька, когда ты вошел? Мы не заметили…

— Не удивительно — когда я вошел, вас, юные девы, в этой комнате не было.

— Как это — не было?

— Вы изволили пребывать в восемнадцатом столетии, притом не в Париже, а в Москве. A mademoiselle Баскакова, кажется, еще и сейчас по крайней мере одной ногой находится там, — добавил Гагарин, взглянув в отрешенное личико Тутти.

— Нет, я уже здесь, — произнесла Тутти, неожиданно повернувшись к Гагарину. — Во всяком случае…

— …Насколько это сейчас возможно?

— Да.

— А помнишь, мы говорили о сказках?

— Да, когда ты болела. Мы говорили, что вымышленное всегда легковесно по сравнению с тем, что бывает на самом деле … Но это — самое потрясающее из всего, что мне доводилось читать прежде…

— Жаль, что Федя не доделал этой рукописи по-настоящему…

— Мне она показалась доделанной.

— Видите ли, mademoiselle Баскакова, — Петька Гагарин, легко подойдя к окну, открыл одну из створок: особенно яркий зеленоватый свет, разлившийся по видной сквозь крупную решетку зелени сада, говорил о приближающихся сумерках. Отворив створку, Петька так и остался стоять у окна — тонкий и болезненно бледный, удивительно похожий на Лерика. — С литературной стороны рукопись, конечно, доделана, но суть в том, что в настоящей рукописи были строчки, которых он, вероятно, не смог сразу разобрать — эта ужасная скоропись XVIII века — и обошелся без них, это ведь черновик…

— А ты мне об этом не говорил… — протянула Лерик недоуменно.

— А имело ли смысл об этом говорить, если я не знал, что пропущено? — засмеялся Гагарин. — Кроме того, это могло оказаться не имеющим значения, как, вероятно, и подумал Федя. Мне пришлось перебрать кучу рукописей из архива — я сличал варианты написания букв скорописи… Было бы обидно провозиться впустую! Этих неразборчивых строчек было на всю рукопись от силы двадцать…

— И это оказалось важно?

— Очень. — Гагарин не без торжества улыбнулся. — Забавно, что такое совпадение: я ведь сейчас тоже шел за этими рукописями…

Тутти, увидевшая, как выжидающе натянулась тонкой стрункой Лерик, почувствовала ее нетерпеливое желание узнать, о чем упомянул сейчас брат. Но, почувствовав, она поняла, что сама не хочет сейчас этого: она была как будто оглушена и, как ныряльщик, вынырнувший из полной волшебных кораллов и водорослей морской глубины, даже и не все разглядев в ней, все же не может погрузиться обратно, не отдышавшись на воздухе, она хотела сейчас говорить о чем-нибудь другом и о чем-нибудь другом думать. Например, о том, что Лерик и Петька очень похожи, или о том, как Лерик недавно обмолвилась, что Петька никак не может добиться отправки в Совдепию, и это очень его мучает. Для Лерика это было более странным, чем для Тутти. Прекрасно знавшая, как дорого обходится нередко переход через границу, Тутти понимала, что переправлять в подполье шестнадцатилетнего неопытного юношу там, где есть возможность переправить бывалого офицера, настолько неоправданно, что на это никто не пойдет. Однако она понимала и то, что Гагарину от этого не легче.

— Ты расскажешь? — напряженный голос Лерика заставил Тутти вздрогнуть, возвращая туда, куда она еще не хотела возвращаться.

— Конечно, — просто произнес Гагарин, — иначе бы я не стал об этом упоминать. Прежде всего, меня и раньше смущало в Фединой рукописи то место, где говорится о том, что граф Александр привлек в плоть рода некую сильную личность, явившуюся как рыжий Яков. Тут была какая-то неопределенность. А в основном тексте как раз начинались непонятные строчки.

— Ты выяснил, кто был рыжий Брюс?

— Ульв Облагин.

Лерик изумленно вскрикнула, а Тутти неожиданно ощутила себя вновь стремительно погружающейся в захватывающую глубину.

— Но почему он хотел помочь одному сыну против другого?

— Потому, что другому тоже помогали.

— Кто?

— Меритнет. Из-за этих неразборчивых строчек выпало то, что во всей этой многовековой истории не одна магическая «дуэль», а две… Во всяком случае во всех этих «играх», а ведь такие вещи действительно напоминают больше всего шахматную партию, есть определенные правила, нарушение которых не может не вызвать каких-то последствий, тоже определенных. Точнее, так: нарушение правил определяет последствия. А какое было нарушение правил, попробуй угадать, Лерик, ты ведь достаточно читала всякой литературы, которую мне, может быть, и не следовало давать тебе.

— Одного из детей надо было убить, — быстро проговорила Тутти.

— Именно так, — с некоторым удивлением взглянув на Тутти, сказал Гагарин. — Из этого и вышла вся эта история. Там, где сказано, что Меритнет воспрепятствовала этому, тоже шло дальше непроясненное место в тексте. Дело не только в почитании близнецов в Египте… В рукописи идут довольно туманные намеки на то, что детские годы в Александрии Египетской Меритнет отчасти провела в христианской общине, где ее воспитанием занимался некий христианский понтифик… Кстати, надо будет мне посмотреть по датам, кто это мог быть… Но это все довольно нечетко, а вот дальше идет предельно ясная формулировка клятвы, данной ею в детстве своему наставнику, как там сказано, Держателю Знака, не знаю, что это значит: «Не поддаваться искусу сотворить худое во имя доброго, какими бы бедами сие ни грозило»… Так что беда была предопределена, как, в общем-то, предопределены все беды в древнескандинавском эпосе… И получается, что, следуя христианскому правилу, Меритнет пошла наперекор могущественнейшим магическим закономерностям…