Михаил Ахманов - «Ворон»

— Пусть будет так. Обеты надо выполнять, — произнес де Рокафуль. — Завтра, мессир капитан, вы увидите рисунки, сделанные нашими лазутчиками на Джербе. А я тем временем подумаю, кому из командоров поручить свои галеры.

— Если позволите, брат Раймонд, я возьмусь за это. — Марк Антоний с поклоном коснулся руки магистра. — Помнится мне, что я не раз командовал галерами и водил рыцарей в бой… Сколько, уже не перечтешь… Если считать по отметинам сабель и пуль, то получается тринадцать. Нехорошо! Чертова дюжина! — Его глаза сверкнули озорством. — Но, может быть, на Джербе я получу еще одну почетную рану.

— Плыви с капитаном, Марк, и возвращайтесь оба с победой. Лучшего выбора мне не сделать. — Де Рокафуль перекрестил командора и повернулся к Серову. — Есть ли у вас еще просьбы ко мне, маркиз?

— Если позволите, магистр. Одного христианина, бывшего раба с шебеки Эль-Хаджи, нужно отправить в Геную или Венецию. Он хочет добраться в родные края, на север, в Россию.

— Хорошо. Смотритель порта получит мой приказ. Корабли из Генуи — частые гости на Мальте. Это все?

— Да, достопочтенный.

Де Рокафуль кивнул и поднял нагрудный крест, благословляя Серова. Откланявшись, гости направились к выходу, но у порога Серов остановился, пропустив вперед де Пернеля, и спросил:

— Вы сказали, мессир, что прозвание Сирулла на арабском — Божий гнев. А как переводится женское имя Сайли?

— Это не арабское слово, а турецкое. Оно означает «праздник».

«Праздник! — думал Серов, шагая по роскошным залам. — Праздник! В самую точку попали! Она — праздник, который был со мной! И будет снова — ныне, присно и во веки веков! Ну, не во веки, а до тех пор, пока не разлучит нас смерть… Но и тогда мы ляжем рядом, пусть не на солнечной Мальте, а в другой земле, холодной и суровой. Будем спать триста лет, а потом… Кто знает? Кому ведомы причуды времени?.. Может быть, возродимся и встретимся вновь…»

Де Пернель остановился в Посольском зале.

— Вы поразили великого магистра своим военным дарованием. Я не ожидал, что он согласится отдать часть флота в ваши руки. Прежде речь шла о раздельном командовании.

— Магистр — мудрый человек, — сказал Серов, отвлекаясь от дум о Шейле. — Вор скорее поймает вора, пират — пирата… А два начальника — верный путь к поражению. Опять же я согласен плыть под мальтийским флагом… Вы понимаете, Робер, что это значит?

— Да, мой капитан. Добыча — пополам, но слава достанется нашему ордену. А вам — возлюбленная супруга и другие пленники. Это справедливо.

— Справедливо, — согласился Серов. Бродила, правда, у него мысль купить черного шелка и найти в Валетте живописца, чтобы намалевал череп с костями. Если прозвали его Божьим гневом, то «Веселый Роджер» будет в самый раз! Жаль только, что вест-индским корсарам про этот флаг ничего не известно! [71] Флаг «Веселый Роджер» представляет собой черное полотнище с изображением черепа, а под ним — пары скрещенных сабель или костей. Это знамя является в значительной степени выдумкой досужих личностей, писавших или рассказывавших о пиратах Карибских морей в XV-XX вв. Достоверно известно, что под черным флагом плавали лишь два корсара — Джон Эвери и Эдуард Ингленд. Что до названия «Веселый Роджер», то его история такова. Зачинателями карибского пиратства в первой половине XV в. были французы, которые иногда плавали под красным флагом — видимо, по той причине, что красный цвет — цвет крови. Дословное название этого флага переводится с французского как «Веселый красный». Когда пальма первенства в морском разбое перешла к англичанам, они оставили слово «веселый» (его корни в английском и французском сходны), но «красный», французское «руж» (rouge), отличалось от английского «ред» (red) и трансформировалось в близкое по звучанию и написанию имя «Роджер» (Roger). Но этот «Веселый Роджер» был красным, а не черным. Вообще же корсары плавали под флагами любых держав, не исключая испанского, дабы обмануть намеченную жертву.

— Вы довольны, мессир? — спросил де Пернель.

— Вполне, командор. Двенадцать сотен пехотинцев и отряд рыцарской конницы… Это больше, чем я рассчитывал. Лишь одно меня смущает…

— Да?

— Мессир Зондадари сказал, что кроме вас нашлись у меня и другие поручители. Любопытно, кто?

Лица Деласкеса и Абдаллы мелькнули перед Серовым, но он сдержался и не назвал их имена. В конце концов, они могли и в самом деле явиться во дворец по вызову квартирмейстера.

— Господь не оставляет праведных. Его заботами у ордена есть доброжелатели, — пояснил де Пернель. — Не только в Касабланке, Ла-Кале, Триполи и других христианских городах Магриба, но даже при дворах беев и султанов. Многое рассказывают те, кто выкуплен из магометанского плена… Завтра, мессир, вы увидите карты Джербы и восхититесь их подробностью. Стоит ли удивляться, что наши лазутчики узнали о ваших деяниях и донесли эту весть до магистра? Лучше взгляните на то, что окружает нас. — Рыцарь обвел рукой расписанные картинами стены, изящные высокие подсвечники из серебра, мебель с инкрустацией из слоновой кости, кресла для капитула ордена и послов, большие сундуки с дарами. — Как величественно, какая красота! Не обижайтесь, мессир Андре, но вряд ли вы видели такую роскошь в доме вашего батюшки или на вест-индских островах.

«Знал бы ты, что я видел, когда и где!» — подумал Серов, пригасив улыбку. Лувр, Прадо, Эрмитаж, соборы и дворцы в Москве и Риме, Мадриде и Праге, Париже и Флоренции, сокровища десятка стран и трех десятков городов! Ему, повидавшему так много, уверенному в том, что за недолгие часы полета можно добраться до любой из европейских столиц, восторг де Пернеля казался наивным и детским. Но он послушно изобразил восхищение, закатил глаза и произнес:

— Потрясающе, клянусь якорем и мачтой! Большое счастье для провинциала вроде меня лицезреть орденскую мощь и эти несметные богатства! Лишь об одном скорбит мое сердце: что супруга моя не со мной и не может усладить взор таким великолепием.

Они вышли во внутренний дворик, а потом — на площадь, где дожидался Рик Бразилец с лошадьми.

Вечером Серов, квартировавший на «Вороне», призвал к себе Михаилу Паршина, родича царского стольника Толстого. Когда тот явился и выпил первую кружку, Серов кивнул на постель, где были разложены шпага, два пистолета, дорогой костюм при поясе, шляпе и башмаках и три увесистых кошелька с монетой. Было в них золото и серебро.

— Бери, Михайло, владей. Все твое! Паршин оторопел.

— Андрей Юрьич! — Он взвесил в ладони мешочек с дукатами. — Это ж такое богатство… Да все имение батюшки моего половины не стоит! На эти деньги я бы батальон вооружил!

— В России, может, и вооружил бы, даже на водку хватило бы, но ты поедешь по Европам, где цены куда повыше. До Генуи тебя торговый корабль отвезет, а дальше коня покупай и езжай через Милан на Вену. В Вене осмотришься, решишь, как к своим пробираться. Дальше Вены я тебе не советчик.