Михаил Ахманов - «Ворон»

— Храни тебя Христос, милостивец мой! — Михайло отхлебнул из кружки и запустил пятерню в русый чуб. — Чем отслужу за такую подмогу?

— Отслужишь, — строго сказал Серов и вытащил из-за отворота рукава пакет с заготовленным письмом. Было оно писано на французском, на лучшей бумаге, и запечатано тремя печатями, а на пакете значилось русскими буквами: «Государю и Императору Всея Руси, Его Величеству Петру Алексеевичу от покорного слуги Андрея де Серра, морского капитана и французского маркиза — в собственные Его Величества руки». Он протянул письмо Паршину и молвил: — Вот служба твоя, Михайло. Доставишь сей пакет царю или через родича передашь, через большого вельможу. Золото и серебро даю тебе, чтобы дорога легла быстрей, оружие даю, чтобы от лихих людей отбиться. Как по-твоему, сколько путь займет?

— К Масленнице не поспею и к Прощеному воскресенью [72] Прощеное воскресенье — отмечают 5 марта, после Масленницы, открывает сорокадневный Великий пост, за которым начинается Пасха. тоже, — деловито сказал Паршин, пряча пакет за пазуху. — А вот к середине Великого поста доберусь! Голову потеряю, а пакет твой доставлю! Токмо… — он замялся, — не разумею я языков фрязинского [73] Фрязинский язык — итальянский. Фрязи — так на Руси называли генуэзцев. и германского. Как без них в Европах странствовать?

— Это верно, — согласился Серов и вытащил из сундука еще один мешочек с золотом. — Ты, Михайло, товарищей себе подбери, двух или трех молодцов из команды — таких, чтобы тебя понимали. Есть у меня казак, Страхом Божьим кличут, вот с ним и потолкуй. Я ему тоже награду дам.

— Потолкую, Андрей Юрьич. — Паршин потянулся к оружию, осмотрел пистолеты, примерился к шпаге и сказал уважительно: — Гишпанская работа! Добрый клинок!

Они помолчали. Потом Серов бросил на своего посланца испытующий взгляд и молвил:

— Что ж ты не спрашиваешь, Михайло, о чем письмо?

— Батюшка меня наставлял: не лезь со свиным рылом в калашный ряд. Если дело у тебя к царю, так мне о том любопытствовать не должно.

— Но знать надо. Вдруг письмо не довезешь, так скажешь на словах. Скажешь так: маркиз Андрей де Серра, Юрьев сын, капитан из Вест-Индии, просится на государеву службу и готов бить супостата на земле и на море, а если придется, положить живот за новое свое отечество. Приведет тот капитан в Неву боевой корабль, и не галеру, а фрегат с пушками и командой, и будет с ним сотни полторы, а может, три охотников, умелых мореходов и солдат. Ежели то по душе государю, пусть шлет патент с верными людьми, и шлет его, скажем, в Геную, а капитан Серра там будет в начале лета. Все понял, Михайло? Все запомнил?

Паршин во время этой речи сидел точно оцепенелый. Потом хватил рому и пробормотал:

— Вон оно как, Андрей Юрьич… Выходит, даст Бог, станем товарищи по оружию?

— Если государь захочет.

— Чего ж ему не захотеть? Ныне у него свара со шведом, и всяк канонир и матрос ему в помощь, а ты — капитан, да еще лихой, удачливый и почти не пьющий! Он тебя адмиралом поставит, Богом клянусь! Ему удачливые да тревезые во как нужны! — Паршин чиркнул по горлу ребром ладони, потом его глаза вспыхнули — видно, пришла в голову какая-то мысль. — А знаешь что, Андрей Юрьич? — пробормотал он, склонившись над столом к Серову. — Знаешь что? Покладем на эту Геную с Миланами да Венами! Что тебе ждать да деньгу на меня тратить? Поднимем щас паруса и поплывем в Расею-матушку северными водами! Против шведа баталию учиним! Где встретим, там ограбим и пожжем! Пустим их галеры щепками по синю морю! Ой и погуляем, Андрей Юрьич!

— Рад бы, да не могу, — сказал Серов, и глаза Паршина погасли. — Ты ведь, наверное, слышал, что нехристи жену мою пленили и два десятка сотоварищей. На Джербе они, на острове тунисском, и я пойду их выручать с мальтийцами. Но не сейчас, а через месяц — надо план составить, войско подготовить, погоды дождаться. Путь туда не далек, но и не близок — двести тридцать миль, а галеры пойдут сильно груженные… Вот и посуди, Михайло, — могу ли я бросить жену и людей своих?.. Могу ли на север идти и драться со шведами?..

— Не можешь, — согласился Паршин, — никак не можешь. Любушка-жена для мужика — первая забота. Конечно, после Бога, царя и отечества. — Он бросил на камзол кошельки, пистолеты, шляпу и прочую одежду, свернул в тугой узел, сунул под мышку клинок и спросил: — Ну, а к лету справишься со своей бедой? Я сам в Геную попрошусь и буду ждать тебя с патентом.

— Справлюсь, Михайло. Может, уже весной и справлюсь.

— Храни тебя и твоих семейных Царь Небесный, — сказал Паршин, допил ром и вышел вон.

Серов подождал с четверть часа и тоже отправился на палубу. Смеркалось, и стены Ла Валетты сияли чистым золотом в свете угасающего дня. Из кабаков и харчевен, тянувшихся вдоль гавани длинным рядом, слышались песни и пьяные выкрики, над трубами плыли дымы, грозили небу купола соборов и крепостные башни, а на другой стороне залива, в форту Сент-Анжело, маршировали под стеной солдаты — видно, сменялся караул. Волнение моря усилилось, «Ворон» покачивался на крутой волне, и вместе с ним плясали вверх-вниз «Дятел», «Дрозд», «Стриж» и большие орденские галеры.

Кликнув подвахтенного, Серов велел звать гребную команду и везти его на «Стрижа». Примчался Мортимер с тремя корсарами из новых; они спустились в шлюпку, прыгавшую у борта фрегата, налегли на весла — плыть было недалеко, половину кабельтова. Мортимер был на редкость хмур и молчалив — похоже, спустил уже деньги и чувствовал, что завтра, сменившись с вахты, расстанется с сапогами.

Серов поднялся на шканцы «Стрижа», выслушал рапорт вахтенного и приказал ему взять фонарь и идти на бак, где под палубным настилом, рядом с гальюном, в тесной каморке держали Эль-Хаджи. Они спустились вниз. Вахтенный сдвинул засовы, распахнул дверь, посветил — пленник, прикованный за щиколотку, встрепенулся, узнал Серова, ощерился волком.

— Аллах в помощь, рейс. Выглядишь ты неплохо — лучше, чем бывшие твои невольники, — сказал Серов и услышал в ответ пару неразборчивых проклятий. Турецкий он уже немного понимал. Кажется, ему обещали жуткие муки в когтях Иблиса.

— Заткнуть ему пасть, капитан? — Подняв фонарь левой рукой, вахтенный потянулся за ножом.

— Нет. Пусть сидит и скалится. У нас с ним джентльменский договор, и он еще не выполнен. — Серов проверил цепь на ноге турка и остался доволен — цепь была крепкой. — Слушай, рейс: скоро я пойду на Джербу и сделаю из вашей крепости кучу щебня пополам с дерьмом. Если ты не солгал, и я найду там Карамана, получишь лодку и отплывешь к тунисским берегам в целости и сохранности. А если солгал…

— Что тогда? — прошипел пленник. — Что ты сделаешь со мной, гяур, сын шайтана? Что, если я солгал?