Михаил Ахманов - «Ворон»

Поместье Карамана располагалось на побережье, милях в тридцати пяти к востоку от Алжира, и было чем-то вроде удельного княжества. В бухте, хорошо защищенной от зимних штормов, стояли восемь его кораблей, а на берегу раскинулась целая деревня, где жили мастера-корабельщики и другие умельцы, знавшие, как шить паруса, лить пули, чинить оружие и снаряжение. За этим поселением, ярдах в шестистах, стояли большие дома для экипажей, окруженные валом и частоколом, а дальше начинался господский сад с апельсиновыми и персиковыми деревьями, яблонями, сливами и прочей растительностью, дарившей плоды и тень в знойные дни. Караманова усадьба, большое трехэтажное строение в мавританском стиле, находилась в саду, и с юго-запада к ней примыкали конюшни, птичники, поварни и кладовые с всевозможными припасами. На юго-востоке, ближе к предгорьям, высилась сторожевая башня римских времен, заботливо подновленная и служившая тюрьмой для самых ценных пленников. Гребцов с галер держали в крепких сараях рядом с домами пиратов, трудившихся в саду рабов — в каморках у конюшен, а для свежего и еще не рассортированного улова предназначалась яма-зиндан около башни.

К тюрьме и к дому Одноухого люди аль Рахмана подобраться не смогли, так как эта территория охранялась бдительной стражей и свирепыми псами. Лазутчики явились в деревню у бухты под видом ищущих работу подмастерьев и осмотрели укрепления в разбойничьем поселке, загоны для невольников-гребцов, сад и службы — от конюшен до последнего курятника. Еще послушали разговоры в кофейнях, у колодцев, в мастерских, и эта информация оказалась самой ценной. Ее аль Рахман приберег напоследок.

— Госпожа, о которой ты спрашивал, похищенная Караманом, — да возьмет Иблис его душу! — точно в его доме. Еще зимой он повелел прислать из деревни опытных женщин и лучших повитух, и они находятся при той госпоже неотлучно, и даже к семьям их не отпускают. Но всем известно, что та госпожа — алмаз среди красавиц, махвеш, фезли, лямин! [94] Фезли — совершенная, лямин — сияющая (турецк.). — Аль Рахман в порыве чувств поцеловал кончики пальцев. — Она предназначена в дар дею Гассану Чаушу после того, как разрешится от бремени. Дей об этом знает — так говорил мой человек во дворце, носитель опахала над владыкой. И еще он сказал, что дей ждет ее с нетерпением.

Серов скрипнул зубами и пробормотал проклятие. Потом спросил:

— Эта госпожа такая ценность, что дей отпустит за нее Караману все провинности? Кстати, в чем они состоят? Он не платил портовых сборов и пошлин?

Абд аль Рахман важно погладил бороду:

— Пошлины — это одно, и Караман, как многие рейсы, старался от них уклониться. Но есть за ним вина гораздо большая — он был приятелем прежнего дея Шабана и поддерживал его вооруженной рукой. Когда кишки Шабана все же увидели свет и власть досталась Гассану Чаушу, Караман решил, что новый дей долго не усидит во дворце, а значит, не нужно проявлять к нему почтения. Аллах видит, как он ошибся! Такую ошибку золотом не искупишь… ни золотом, ни дорогими камнями, ни благовониями или редкими тканями… Тут нужен особый дар! А дей Гассан Чауш падок на женщин — особенно на тех, у кого волосы светлые, а глаза голубые.

— Падок… хр-р… не знает, что в девчонке кр-ровь Бр-рукса… Да она ему глотку в пер-рвую же ночь пер-рережет! — заметил Хрипатый, но для Серова это было слабым утешением.

— Что узнали про других людей? — спросил он. — Я описал их тебе, почтенный аль Рахман. Их видели среди невольников?

— Нет, мой господин. Я обещал своим помощникам по пять золотых в награду, и их зоркость превосходила зоркость сокола… Но похожих людей нет среди гребцов и тех, кто работает в саду, на конюшнях и в других местах. А еще я готов поклясться бородой пророка, что Караман — да сожрут его джинны! — не продал их на Бадестане [95] Бадестан — рынок рабов в Алжире. . Он привез много рабов и торговал ими зимой, но таких, как ты говорил, среди них не попалось. Должно быть, они сидят в зиндане или в башне.

— Помоги Господь им и нам, — сказал де Пернель и перекрестился. — Если они в тюрьме, мы их выручим.

— Это не так-то просто. — Покачивая головой, аль Рахман отхлебнул кофе. — Не так-то просто, мой господин, ибо мои посланцы, возвратившись, сообщили нечто странное. Я бы сказал, много странных вещей. — Он принялся перечислять, загибая пальцы: — Во-первых, все псы Карамана при нем, хотя обычно он отпускал их повеселиться в наш чудесный город. Но в этот раз не отпустил — кормит, поит и держит при себе! Во-вторых, в деревне толковали, а мои помощники слышали, что он получил весть о разорении своего дома на Джербе, и теперь стража у него удвоена, он рассылает дозорных на запад и восток, и особые люди следят за морскими водами. И наконец, в-третьих, он не вышел в море, хотя бури уже стихли, персиковые деревья расцвели, и многие рейсы отправились за добычей. Он ведет себя так, мои господа, словно боится мести какого-то могущественного человека… — Старый лазутчик погладил бороду, вскинул глаза вверх и будто про себя пробормотал: — Слышали во многих городах Магриба… я слышал и другие тоже… и, думаю, слышал Караман, пес из псов… Серов нахмурился:

— Что слышали? Говори без недомолвок, почтенный! Мы тебе достаточно платим!

— Слышали, что некий рейс Сирулла, явившийся из западных стран, разыскивает женщину по имени Сайли… Но это, клянусь Аллахом, не мое дело! К тому же я стар и быстро забываю имена.

— Полезная привычка, — заметил Серов. — Значит, ты говоришь, что у Карамана восемь шебек и все их экипажи сейчас в поместье? Это сколько же народу?

— Тысячи полторы или две, мой господин. Большая сила!

— Большая, — согласился Серов. — Так возьмешь сукно по сто десять?

— Сто. Только из уважения к тебе, светоч Аллаха.

— Сто пять, и разгрузка за твой счет.

— Ах-ха… — вздохнул аль Рахман. — Даже сам Пророк тебя не переспорил бы… Сто пять. Договорились!

Они ударили по рукам, и старый лазутчик удалился. Солнце садилось, и над алжирскими крышами повеяло свежим морским ветерком. На небе бледным призраком замаячила луна, потом вспыхнули первые, по-южному яркие звезды, и темно-синий хрустальный кубок ночи накрыл город, прибрежную равнину и хребет Джурджуры, встававший на горизонте непроницаемой черной тенью. С минаретов ближних мечетей раздались призывы муэдзинов, и им тут же начали вторить другие протяжные голоса, призывая горожан повернуться к Мекке, пасть на колени и восславить Аллаха. По его соизволению конец света еще не наступил, день прожит, и завтра, если он не решит иначе, наступит новый день и принесет кому-то радость, а кому-то горе. Все в руках Аллаха!

Но в этот час Серова не занимали мысли о божественном. Он побарабанил пальцами по столу, переглянулся с де Пернелем и задумчиво сказал: