Юлия Галанина - Да, та самая миледи

— Выйдите через эту дверь и возвращайтесь в одиннадцать часов…

Зачем менять наметившуюся привычку?

— Мы завершим этот разговор. Кэтти проведет Вас ко мне.

Кэт стала похожа на соляной столб. Нет, завтра же разорюсь на лекаря. Она сама на себя непохожа.

Не глядя на горничную, гасконец продвигался к двери.

— Ну сударыня! — поторопила я ее. — Что же Вы застыли на месте, словно статуя? Вы слышали? Проводите господина д'Артаньяна и сегодня вечером, в одиннадцать часов…

Я протянула ему руку для поцелуя. Гасконец вернулся от двери, обошел горничную, словно колонну, и припал к моей руке. Затем молча исчез.

Кэт вышла вслед за ним.

Я подошла к окну и прижалась лбом к прохладному стеклу.

Внизу, наматывая круги по Королевской площади, строевым шагом ходил д'Артаньян.

Я тянула время, пока была возможность. Но пробило одиннадцать. Пора. Я погасила лампы.

Через несколько мгновений внизу раздались шаги. Д'Артаньян вошел, поднялся по лестнице и замешкался в районе комнаты Кэт.

Я нехотя отворила дверь.

— Войдите.

Гасконец робко вошел и сам (не доверяя мне? или не мне?) тщательно запер дверь. Тем лучше, я вернулась к кровати и присела на край, ожидая его. Было темно и тихо. Как в могильном склепе.

Какая все-таки разница, когда любишь и когда терпишь. Позволив д'Артаньяну делать со мной все, что заблагорассудится, я погрузилась в мрачные размышления, вполне соответствующее той темноте, что царила в комнате. Чтобы уж совсем не уронить марку, я лишь подыгрывала кавалеру в нужных местах, что было нетрудно. Гасконец распалился и вел себя, как глухарь на току, ничего не замечая вокруг.

Наверное, д'Артаньян очень нравился женщинам, любящим напор и дерзость. О! Этих качеств у него было в избытке. И усы тоже кололись, как и у де Варда. Придется после его ухода накладывать притирания, от розового цвета моих губ не осталось и следа, боюсь, они скорее напоминали куски говядины в лавке мясника.

Боже, а ведь такая мысль не приходила в голову: может быть, стоило те деньги, которые я потрачу после этой ночи на белила, помады и притирания, употребить на найм бретера. Это обошлось бы куда дешевле, чем услуга господина д'Артаньяна, и результат был бы значительно вернее. Хоть и не так романтично.

Хорошая мысль, но поздно, теперь гасконца до утра из моей постели не выгонит даже приказ короля, он обосновался здесь надолго, боже, не пришлось бы потом и мебель ремонтировать, он ее окончательно расшатает, кровать тонкой работы для супружеской жизни и совершенно не рассчитана на то, чтобы в ней резвились залетные гвардейцы Дэзэссара!

В таких раздумьях прошло около двух часов. До рассвета оставалась целая вечность. Д'Артаньян немного утих, надо было вернуть его с небес на землю:

— Вы придумали предлог, чтобы вызвать графа на дуэль?

ДАртаньян игриво фыркнул, словно расшалившийся испанский жеребец.

— Сейчас слишком позднее время, чтобы думать о дуэлях и шпагах, любовь моя! — сказал он и рассмеялся, как будто удачно сострил.

Что-то не горит забияка-гасконец желанием ввязываться с драку. О-о, а не останусь ли я в дураках? То есть в дурах? Герой-любовник натянет штаны и покинет мою спальню, насвистывая веселый мотивчик и не помышляя о схватке с де Бардом.

— Думать об обещании, данном женщине, никогда не поздно! — возразила я.

— Давайте поговорим об этом часа через два… — предложил д'Артаньян, щекоча мне ухо усами. — А пока мы займемся поднятием моего боевого духа.

Ну уж нет, дорогой!

— Прежде чем поднимать Вам боевой дух, я хочу убедиться в его наличии.

— Да простите Вы этого бедолагу де Варда, не видеть Вас — это и так безумно жестокое наказание! — опять засмеялся гасконец.

— Уж не боитесь ли Вы, любезный д'Артаньян? — с холодной насмешкой спросила я, отодвигаясь от него.

— Вы, конечно, этого не думаете, сердце мое! — отвечал, придвигаясь гасконец. — Но что, если этот бедный граф де Вард менее виновен, чем Вы думаете?

Я вообще-то сама в состоянии определить степень виновности графа, совершенно без участия молодых гвардейцев. Поведение д'Артаньяна мне не нравилось все больше и больше.

— Так или иначе, — отчеканила я, — он оскорбил меня и с этой минуты он заслужил смерть!

— Ну так он умрет, если Вы его приговорили к смерти! — с пафосом воскликнул д'Артаньян.

Так-то лучше. Я снова придвинулась к гасконцу. Опять потянулась длинная, как осеннее ненастье, и тягостная, как отпевание, томительная ночь.

Наконец свет нового утра проник в спальню. Он был почти бесцветен, робок и неярок.

Д'Артаньян нехотя оторвался от меня и принялся искать свою сорочку. Набросив пеньюар, я сидела в центре постели и следила за его сборами. Еще немного — и горячая ванна с травами смоет все тоскливые воспоминания.

— Значит, я жду известий или от Вас, или о Вас, мой храбрый защитник? — напомнила я ему, зачем он был этой ночью здесь.

— Я весь к Вашим услугам, — сказал д'Артаньян, выуживая свою сорочку откуда-то из-под кресла. — Но прежде я желал бы удостовериться в одной вещи.

— В чем же?

— В том, что Вы любите меня! — как ни в чем не бывало, заявил д'Артаньян.

Снова здорова! Ну не люблю я тебя, это же и слепой лошади ясно!

— Мне кажется, я уже доказала Вам это…

— Да, и я Ваш телом и душой.

— Благодарю Вас, мой храбрый возлюбленный! Но так как я доказала Вам любовь мою, то и Вы мне, в свою очередь, докажете свою. Не правда ли?

У меня было полное чувство, что разговор наш замкнулся в кольцо и мы, как фигурки в нюрнбергской музыкальной шкатулке, повторяем который раз одно и то же, ни на дюйм не доверяя друг другу.

— Конечно! — Д'Артаньян бросил поиски штанов и сел на кровать. — Но если Вы любите меня, как говорите, то неужели Вы не боитесь за меня хоть немного?

— Чего я могу бояться? — искренне удивилась я.

— Как чего? — возмутился д'Артаньян. — Я могу быть опасно ранен, даже убит…

Такие опасения у человека, который уложил графа за три секунды, когда тот был здоров и бодр! И он боится, что де Вард убьет его сейчас, после того как он еще не оправился от его же, д'Артаньяна, ран. Странные страхи для храбреца!

— Этого не может быть, — мягко сказала я ему. — Вы такой храбрый и так искусно владеете шпагой…

— Скажите, — вдруг накрыл мою ладонь своей д'Артаньян. — Разве Вы не предпочли бы какую-нибудь другую месть, не требующую пролития крови?

Ну почему же нет?.. Предпочла бы. Яму, полную ядовитыми африканскими гадюками, в которую сама бы и столкнула де Барда. Только мы не в Африке. Почему он кружит?

— Право, — сказала я задумчиво, высвобождая ладонь, — мне кажется, что Вы колеблетесь.

— Нет, я не колеблюсь! — воинственно возразил д'Артаньян. — Но, право, мне жаль этого бедного графа де Варда с тех пор, как Вы его не любите. И мне кажется, что всякий человек уже вследствие того, что лишился Вашей любви, так жестоко наказан, что нет надобности наказывать его еще как-нибудь.