Андрей Муравьев - Меч на ладонях

Официально экспедиция закончилась еще две недели назад, но древний Самарканд, неохотно отдававший свои тайны, проявил неслыханную щедрость.

Сомохов вздохнул. Солнце начало цеплять вершины холмов, указывая, что еще один день подходит к концу. Улугбек Карлович усмехнулся. Он вновь убедился, что каждая удача имеет и обратную сторону – вместе с солнечным светом таяли и последние средства экспедиции.

Сегодня утренняя бригада землекопов наконец-то очистила вход в святилище, но ученый серьезно опасался, что вскрывать вход ему придется все же собственными руками. Грант, с трудом выбитый из Парижского фонда исторического наследия, и те жалкие крохи, которые выделило Императорское географическое общество, должны были дать возможность провести двадцать дней разведывательной экспедиции. Раскопки же шли уже второй месяц, и конца им не было видно. Росла груда достижений, таяла кучка сбережений. Землекопы прошлую неделю работали на вексель, ожидая обещанных Улугбеком новых грантов, в появлении которых он и сам уже сильно сомневался.

«Эти протянут долго», – раздумывал Сомохов, поглядывая на замызганные фигуры копателей. Вместо двух недель хорошо оплачиваемой работы им достались почти два месяца. Даже угроза, что за последние недели не заплатят, не могла омрачить довольные лица декхан [10].

Руководитель экспедиции развернулся и окинул взглядом степь. Куда больше проблем вызывало поведение здешней охраны. Все местное отребье знало о том, что археологи нашли храм. Охрану экспедиции предоставил местный бек. Исторические черепки не интересовали Калугумбея, но в случае, если археологи откопают что-нибудь стоящее, возможны осложнения. И вероятней всего, именно со стороны хозяина здешних земель.

Улугбек еще раз окинул взглядом джигитовку охраны. Если нечем будет платить, гарцующие батыры исчезнут в степи, чтобы вернуться ночью уже в образе волков степей. Стоит хоть на день прерваться или уехать за припасами, как местные растянут все по камешку.

Правда, даже если охрана уйдет, в лагере останутся как минимум шесть стволов: четверо студентов археологов, Улугбек и подъесаул [11]Кубанского войска Тимофей Михайлович Горовой. Если в боеспособности студентов Улугбек сомневался, то последний был командирован в экспедицию именно для обеспечения охраны, на тот случай, если археологи вдруг что-нибудь откопают. Большую часть времени казак был балластом и занимался в основном тем, что присматривал за припасами и багажом да препирался с землекопами. Но в его военных способностях сомневаться не приходилось.

Впрочем, кроме официальной версии командировки Тимофея, как оказалась, существовала и неофициальная. Как удалось узнать Улугбеку, во время подавления волнений в Сибири полгода назад тогда еще есаул и герой японской кампании Тимофей Горовой сильно повздорил со своим командиром, бароном Меллер-Закомельским. На одной из станций карательный отряд обнаружил поезд с оружием для повстанцев Иркутска [12], и барон приказал повесить всех железнодорожных рабочих, знавших о содержании вагонов и скрывавших от властей боевиков повстанцев, сопровождавших поезд. Всего – тридцать или сорок человек. Есаул тогда отказался выполнять приказ и чуть не заплатил за это головой. Барон был на расправу крут: Горовому грозил расстрел за измену. Спас казака командир другого карательного отряда барон Ренненкампф. Знавший кубанца по рейду Мищенко [13], глава забайкальцев, гордо носивший прозвище «желтая смерть» [14], уговорил другого барона спустить уже заведенное дело на тормозах. У казака забрали свежеполученные ордена Святого Станислава 3-й и 2-й степени и «аннинскую шашку» [15]и, понизив, перевели в Астрахань. Бравый вояка не унывал и в будущем году рассчитывал вернуть утерянное звание, но тут по его голову прибыла комиссия.

Кто-то посчитал, что в деле Горового не все ясно, приехал чиновник из Саратова, и, чтобы казак не сказал чего лишнего, уже нынешний начальник подъесаула «по просьбе Императорского географического общества» передал его на усиление к местному полицейскому департаменту и командировал Тимофея с глаз долой в степи Малой Азии.

Улугбек вылил остатки кофе из недопитой чашки и отошел к бригаде.

– Как дела, Али? – обратился он к бригадиру землекопов.

– Хараши дела, начальник, – радостно заулыбался Али, откладывая кирку.

Во время разговора он покачивал головой, как игрушечная статуя маленького китайского будды. Титул начальника экспедиции вызывал жуткое веселье у местных, и те при любой возможности старались называть Сомохова «начальником».

Воспользовавшись моментом, большинство землекопов покидали лопаты и кирки и уставились на Сомохова. Павел Баженин, один из студентов-археологов, следящий за ходом работ, подошел к Улугбеку.

– Если все и дальше будет идти так же удачно, то, пожалуй, к вечеру мы расчистим вход, Улугбек Карлович, – сказал он.

Али был единственным среди землекопов, кто сносно говорил по-русски. После слов Павла декханин легко перемахнул через край траншеи, ведущей ко входу.

– Улугбек-ага, – заговорил Али, по-прежнему улыбаясь. Но лицо его, на котором ярко выделялись белки глаз, грязное, залитое потом, было серьезно. Теперь, когда он прекратил кивать, невысокий глава чернорабочих напоминал гнома из швабских сказок. – Вы были добры, очень добры да и щедры с нами.

– Я должен вам и помню об этом, – ответил Сомохов.

Бригадир мялся. Он явно хотел что-то сказать, но, по свойственной азиатам привычке, подходил к делу издалека.

– Начальник дал нам меньше, чем мы договорились, но больше, чем рассчитывали. – Али по-прежнему улыбался и кивал. – Мы доработаем до вечера и уйдем из стана.

– Погоди, Али, – встрепенулся Павел, – то, что вам задолжала экспедиция, вы получите. Зачем спешите?

В отличие от Павла, не любящего всматриваться в тень, Улугбек за годы, проведенные на Востоке, привык различать все оттенки сказанного.

– Это Калугумбей приказал вам уходить к вечеру?

Али только улыбнулся и пошире развел руки:

– Мы – декхане. Земля и вода здесь принадлежать бей. Он захочет, моя, их семья, – землекоп махнул рукой в сторону рабочих, – будут голодать. Мы расчистим здесь и уйдем. Спасибо за все, Улугбек-ага.

Али поклонился и спрыгнул в траншею.

Сомохов пнул песок и, сопровождаемый Павлом, двинулся к палаткам.

Навстречу уже вышагивал Тимофей Горовой. Местная жара могла укатать кого угодно, но для грузного казака климат был особенно неприятен. Он уже сменил форменную папаху на походную фуражку, вместо черкески с газырями [16]щеголял по лагерю в одной гимнастерке, пил воду ведрами, а все равно на самаркандском солнце ему быстро становилось плохо. И яме ученых с черепками прошедших веков казак предпочитал палатку или полотняный навес с бутылью местной чачи. Потому увидеть его до наступления сумерек расхаживающим по лагерю было необычно.