Алексей Волков - Гавань Командора

– Так, Юра, не могу же я разорваться! Сам говорил – в первую очередь наладить выпуск штуцеров. Вот и налаживал, а машиной уже занимался в свободное время, – довольно резонно возражает бывший судовой токарь. – Мастерские еще толком не оборудованы…

Время – наш самый страшный враг, однако бороться с ним трудно. Женя и Аркаша постоянно в разъездах, я тоже мотался довольно долго, а один Володя со всеми делами сразу справиться не мог. Значит, надо, чтобы кто-то из нас тоже постоянно находился в Дмитрове. Раз я избрал сей городок временной базой.

Хорошо, через пару дней подъезжает Гранье. Появляется он утром, большую часть дня мы выбираем место для пороховой мельницы, потом Жан-Жак составляет список всего необходимого для производства, дает всевозможные советы и в ночь уезжает обратно. Эпоха узкой специализации еще не настала, и многие из пушкарей разбираются не только в стрельбе, но и в приготовлениях к ней. Включая сорта огненного зелья.

Еще бы Сорокина сюда! Как бывший диверсант он тоже в состоянии посоветовать немало. Но, увы, Костя сейчас далеко. По нынешним временам Воронеж – как в мои какой-нибудь Сидней.

Нет, до Сиднея добраться было быстрее.

Сильно портило отношение ко мне местных жителей. Ардылов как-то сразу был признан своим. Он даже стал посещать церковь, чтобы не слишком сильно выделяться из толпы, и скоро все вокруг стали считать его чисто русским. Хотя документы его, как и у всех нас, были французскими.

Я же для добропорядочных обывателей был немцем, еретиком. В разное время отношение к иностранцам на Руси было различным. Весьма терпимым в Средневековье, подобострастным при первом Александре, подозрительно-подобострастным при Советской власти, однако сейчас по большей части враждебным. Если в Москве для проживания многочисленных купцов, ремесленников, военных был отведен целый район, то в Дмитрове я был единственным, кто вместо длиннополого или короткого кафтана носил французское платье, бороду брил, – короче, выделялся, словно панкующий юнец в толпе приличных граждан.

Один раз на рынке какой-то нищий закричал, показывая на меня грязным пальцем:

– Бей немцев! Понаехали еретики на Русь-матушку!

День выдался праздничным, кое-кто из мужиков находился в подпитии, поэтому призыв частью толпы был воспринят сочувственно. Некоторые группки стали приближаться ко мне, другие, не столь агрессивные, хотели посмотреть, что будет, и довольно быстро я оказался в окружении народа.

Случившаяся на рынке парочка стрельцов как бы случайно отвернулась. Не знаю, были то сторонники отправленной в монастырь Софьи или просто ревнители старины, только помощи от них ждать не приходилось.

Не хватало только малости, которая окончательно превратит людей в звериную стаю. Пока же люди лишь заводили себя и окружающих, пытались соревноваться в придумывании нелестных эпитетов, обращенных ко мне, да в советах убираться в Неметчину.

Знали бы они о некоторых работах! Даже невольно подумалось – хорошо, что сейчас не времена Ивана Грозного! Посадил бы он нас скопом на бочку с порохом за все изобретения и полетели бы мы куда повыше да подальше.

Я прекрасно понимал, что не владею умением Командора справляться с любой толпой. При мне была шпага, под плащом скрывалась пара пистолетов, только случись настоящая драка, и оружие не особо поможет.

Моя русская речь прежде оказала на толпу успокаивающее действие, затем кто-то выкрикнул:

– Так он еще и говорит по-нашему! – И все едва не началось снова.

Меня спасло появление воеводы. Тот имел бумаги царя с указаниями оказывать нам содействие и посему вне зависимости от собственных желаний никакого самосуда допустить не мог.

Изображавшие глухонемых статистов стрельцы чуть подтянулись. Толпа же послушно притихла. Воевода сурово нахмурил кустистые брови, а затем рявкнул так, что где-то испуганно заржала лошадь:

– Всем вон! Сейчас мигом батогов отведаете!

И толпа покорно попятилась назад, а затем, выбравшись на оперативный простор, стала быстро рассасываться.

Пришлось ехать в Москву. Но там Петра не было, князя-кесаря я побаивался, и в итоге о случившемся было рассказано только Командору. Зато через пару дней в город вошла команда из дюжины здоровенных преображенцев. Специально для охраны нужных государству мастерских, мельницы и прочего…

Командор же с Гришей и Жан-Жаком заявились в начале ноября по первому снегу. Дела немедленно пошли веселее. Пока Гранье колдовал над жерновами, добиваясь одинакового помола, мы с ребятами занялись прочими проектами. Штуцера-то, Ардылов оказался прав, потихоньку делались. Зато теперь у нас был почти закончен электрогенератор, а паровая машина стала быстро наращивать плоть.

Скромно промолчу, что в складе аккуратно складировались ракетные корпуса. И, одна из главных тайн, в еще одном помещении хранился промасленный шелк. Сшит он был еще во Франции, и теперь оставалось сплести гондолу да нацепить упряжь из веревочной сетки. Ни к чему монгольфьеру называться монгольфьером…

Петр заявился в Москву, как всегда, неожиданно. Даже не заявился – заскочил в столицу в промежутках между другими делами. Царь всея Руси упорно подготавливал новый поход на Азов и поэтому почти все время проводил в дорогах. Если же где задерживался, так в Преображенском, где изготавливались части галер, или в Воронеже, где они собирались. Самодержец самолично и самозабвенно строил корабли. Даже руки у Петра были не царские. Заскорузлые мозоли от топора давно не сходили, и, увидав их, никто не подумал бы, что их обладатель – повелитель пусть не шестой части суши, но уж десятой – так точно.

Своих специалистов практически не было, и Петр пошел на гениальный в простоте ход. Согласно царскому указу воевода Апраксин направил солдат по кабакам, где проводили время зазимовавшие в Архангельске иностранные моряки. Всех их забрали и отправили строить флот российскому государству. Отказы не принимались. Правда, платить – платили, и весьма неплохо. Моряки ворчали по поводу сырого леса, из-за того, что их вообще заставляют работать, но втянулись, а обещанное вознаграждение поневоле принудило их относиться к работе добросовестно.

Даже дорога к Воронежу, вопреки расхожим представлениям, была для этого времени превосходной. Прямой, обсаженной деревьями, чтобы никто с нее не сбился.

…Царь успел побывать в нескольких приказах, потом посидел некоторое время на заседании боярской Думы. Но если в приказах все решалось росчерком его пера, то в Думе каждый блюл свою честь. Говорили согласно чинам и родословным, не спеша, витиевато, ссылаясь на многочисленные примеры, проще же говоря – старательно лили воду, ходя вокруг да около и всячески избегая окончательных решений.