Александр Мазин - Герой

А как бы он сам поступил на месте Йонаха? Пошел бы в иудеи ради любимой девушки? Тоже вряд ли. Но и не отступился бы тоже — это точно. Может, потому Сергей и решил дать парню шанс? Никто ведь не знает, как жизнь обернется. Одно ясно: Сладу Сергей тоже обижать не станет. Она ведь искренне верит, что Данка, выйдя за хузарина, навеки погубит душу. Так это или нет, кто знает? Но оплачивать счастье дочери горем матери — это не дело. Ох, уж эти религиозные проблемы!

Хорошо хоть в Киеве всяких богумилов нет, и здешний, в основном языческий, народ к христианам относится благожелательно. Что, впрочем, неудивительно: ведь и великая княгиня христианкой была ревностной. Одних только церквей в Киеве и окрестностях построила не менее двух десятков...

А княгиню народ уважал. Может, побольше даже, чем Святослава, который всё в походах да в походах... В иных киевских землях уже и забыли, как выглядит великий князь...

Духарева разбудили шум на улице и звон била, зовущего народ киевский на вече.

Духарев удивился. Вчерашним вечером Святослав и словом не обмолвился, что намерен созвать киевлян на «митинг». Вече — это вообще не в его правилах. Вече — это в Новгороде. Там народ любит погорлопанить да морды друг дружке побить, прежде чем определиться, что надо делать. А в Киеве — по-другому. Здесь рядом — Дикая Степь, Беда вихрем налетает — бакланить некогда.

Тем более великий князь демократии не одобрял. Даже с собственной дружиной советовался крайне редко. Только — со старшиной; воеводами, боярами, князьями союзными.

Духарев не обеспокоился. Ну звонят и звонят. Худого от киевлян не ждал. Шумят — и пусть им. Глаз не разлепляя, пошарил рукой... Слады рядом не было. Естественно. Супруга его вставала с петухами. А ныне и вовсе старалась прежде мужа подняться. И в близости отказывала под разными предлогами. А, ладно! Простит со временем.

Било всё тарахтело. Вот настырное... Всё-таки хорошо дома... Духарев потянулся, зевнул, спустил ноги с ложа, гаркнул:

— Эй, кто-нибудь! Квасу мне!

Полминуты — и в опочивальне появилась девка-холопка с корчагой. Дышала тяжело: бегом бежала.

«Хорошо Слада челядь вышколила», — одобрительно подумал Духарев, принимая корчагу.

Пока пил, чувствовал на себе любопытный девкин взгляд, а как оторвался от корчаги — девка тут же потупилась. А ничего девка, сочная, такую бы...

И тут же отвлекся, услыхав, как кто-то отчаянно забарабанил в ворота.

Сунув корчагу девке, Духарев подошел к окну, выглянул и увидел, как в открывшуюся калитку влетел потрепанный, словно воробей после драки, монашек.

— Матушка, матушка! — завопил он с ходу. — Спаси, матушка!

«Это еще что за чучело?» — подумал Сергей. Эх, Сладка! Всеобщая утешительница...

Сладислава появилась на крыльце. За ней — холоп с двумя мешками.

— В овин неси, — сказала Сладислава холопу. И монашку: — Говори, что стряслось?

— Беда, матушка! Ой, беда! — заголосил монашек. — Спаси, матушка! — монашек упал к ее ногам. — Церковь нашу жгут!

— Что ты несешь? — сердито сказала Слада. — Ну-ка встань, говори толком!

На подворье, привлеченные его воплями, выходили люди: любопытная челядь, несколько воеводиных гридней, из флигелька выбрался старый Рёрех... Младший сын Духарева Богослав выбежал из конюшни...

Монашек вскинул голову (Духарев увидел, что под глазом у него наливается здоровенный фингал), всхлипнул громко.

— Церковь жгут! — повторил он. — Нас бьют, Иерея насмерть убили!

— Кто?

Сверху Духарев не видел лица жены, но по голосу понял: поверила.

— Киевские люди...

Сладислава ахнула.

«А ведь действительно беда, — подумал Духарев. — Неужели бунт?»

И опрометью, оттолкнув взвизгнувшую девку, бросился вниз.

Сладино лицо — белее снега, Если бы не держал ее Сергей крепко, упала бы.

— Я знала, знала... — шептала она. — Я знала, что так и будет... О, Господи...

— Не бойся, дочка! — это проскрипел старый варяг. — Никто тебе зла не учинит. Мы не позволим!

Это «мы» в устах старика-калеки звучало странно, однако ж было правдой. Не было в Киеве варяга, который не прислушался бы к слову Рёреха-ведуна. А варяги...

«А варягов в городе нынче сотен пять, не более, — прикинул Духарев, — Остальные разъехались кто куда. Родичей повидать, вотчины проведать. А киевлян — тысячи, нет, десятки тысяч... Правда, и христиан среди них — не менее тысячи. Только здесь, на Горе, не менее пятнадцати дворов. Большинство, правда, в Вышгороде... Эх, жаль что со мной — только Велимова полусотня! Своих гридней тоже распустил: На побывку. Но ведь есть еще Святославова дружина...»

— Зброю мне, одеться! — крикнул Духарев. — Вставай, малой! — рявкнул он на монашка.

Но монашек, похоже, совсем ослаб и голос утратил.

— Поднимите его! — велел Духарез. — Дайте ему меду.

Монашка вздернули на ноги, сунули емкость. Тот сначала головой мотал, потом присосался — не оторвать.

— Хорош! — скомандовал Сергей. — Отберите у него корчагу. Ну как, божий человек, полегчало? Давай, рассказывай...

И монашек, сбиваясь, поведал о том, что случилось.

Церковь их была — при ромейском подворье. Но не внутри, снаружи. Нынче после заутрени, когда братия села к трапезе, в церковь ворвалась толпа. По словам монашка — огромная. Сразу стали крушить да бить. Священнослужителей, монахов, служек... Настоятелю разбили голову дубиной...

Некоторые пытались спастись на ромейском подворье, но там заперли ворота и не впустили никого. А он, монашек, сумел вырваться и убежать. За ним гнались, но не догнали. А он вот — сюда...

Тем временем во дворе собрались духаревские гридни. Десятка два. Остальные — где-то в городе, гуляют. Собирать некогда.

— На коней!

Ему тут же подвели Калифа.

— Батька, я с тобой! — подал голос Богослав.

— Нет, — отрезал Духарев. — Ты, Славка, останешься здесь. Если что, кто мать защитит?

С виду Богослав — совсем мальчишка. Однако ж не мальчишка. Отрок. Юный воин.

— Погоди, муж, вот возьми! — Слада сунула Сергею кринку с молоком, горячую еще краюху...

— Спасибо! — Духарев поцеловал ее нежно, как прежде. — Ничего не бойся, моя хорошая! — глянул через плечо жены на Рёреха... Тот кивнул: не беспокойся, воевода, обережем твою хозяйку.

У ворот Горы толпился народ. С десяток воев (против обычных двух) перекрывали дорогу наверх. Гридни были Святославовы, причем из ближних, покрытые шрамами опытные рубаки. А ведь еще вчера здесь стояли два безусых отрока из Ольгииой дружины.

— Назад, сдай назад, не напирай... — лениво покрикивали они, беззлобно отпихивая древками самых настырных.