Энн Райс - Кровь и золото

Я старался отогнать тревожные думы и возвращался к приятным беседам с попутчиками или выходил на палубу, смотрел на серебряную морскую гладь и поверял ей свою любовь к Пандоре.

Я не разделял энтузиазма Маэла и Авикуса относительно Византии. Мне уже довелось когда-то жить в восточном городе – в Антиохии. Но Антиохия находилась под сильным западным влиянием. И несмотря на это, я, истинное дитя Запада, покинул ее ради Рима.

Теперь же мы направлялись в метрополию, которую я считал истинно восточной столицей и опасался, что ее кипучая энергия станет для меня невыносимой.

Пойми вот что: у римлян Восток, то есть земли Малой Азии и Персия, всегда вызывал подозрения своей тягой к роскоши и необыкновенной мягкостью и терпимостью. Я, как и многие римляне, считал, что Персия укротила Александра Великого и смягчила греческую культуру. А греческая культура, находясь под влиянием Персии, принесла восточную мягкость и в Рим.

Конечно, вместе с мягкостью пришли великая культура и искусство, не имевшие себе равных. Рим впитывал любое греческое веяние.

И все же в глубине души я испытывал укоренившуюся подозрительность в отношении Востока.

Естественно, я не обсуждал ее с Авикусом и Маэлом, ибо не хотел смущать их в предвкушении встречи с троном восточного императора.

Когда же долгий путь приблизился к концу и мы вошли в мерцающее Мраморное море, глазам предстали высокие бастионы Константинополя с мириадами факелов-светлячков. Открывшаяся картина заставила меня в полной мере оценить величие полуострова, когда-то избранного Константином.

Наша галера медленно входила в величественную гавань. И мне выпало использовать свою «магию», чтобы уладить все формальности с местными властями и получить разрешение на временную стоянку в порту, дабы подыскать подходящее убежище, куда можно будет перенести священные саркофаги с телами почтенных предков, которых мы привезли захоронить в родной земле. Конечно, у нас возникали и более мирские вопросы – например, где найти агента по найму. Несколько смертных вызвались помочь нам советами.

Благодаря золоту и присущим вампирам способностям затруднений не возникло. Вскоре мы сошли на берег, готовые исследовать мифическое место, где Господь повелел Константину создать величайший город на земле.

Признаюсь, ночь не принесла мне разочарований.

Первым приятным сюрпризом стало то, что торговцев в Константинополе обязывали в темное время суток оставлять рядом с лавками зажженные факелы и потому улицы города были ярко освещены. И конечно же, нам предстояло осмотреть великое множество церквей и соборов.

Население города приближалось к миллиону, и я ощутил в нем ту необычайную жизненную силу, что покинула Рим.

В сопровождении моих сговорчивых спутников я сразу же направился к огромной открытой площади, именуемой Августеум, где стоял собор Святой Софии – храм Священной Мудрости. Оттуда открывался вид и на другие величественные здания, такие как потрясающие общественные бани, украшенные великолепными языческими статуями, привезенными из разных городов мира.

Мне хотелось везде побывать одновременно: и на огромном ипподроме, где днем собирались тысячи людей, чтобы поглазеть на гонки колесниц, и в неописуемо прекрасном императорском дворце, куда мы с легкостью могли пробраться незамеченными.

От центральной площади на запад уходила широкая улица – главная артерия города, а от нее разбегались во все стороны другие улицы и бесчисленные переулки, многие из которых приводили на красивые площади.

Маэл и Авикус послушно следовали за мной, куда бы я ни пошел. Мы вместе стояли под гигантским куполом собора Святой Софии, окруженные его великолепными стенами, ослепленные красотой храма, мириадами арок, изысканными и точными до мелочей мозаичными изображениями Юстиниана и Феодоры, сверкающими при свете бессчетных ламп.

В последующие ночи восхитительным приключениям, казалось, не будет конца.

Мои спутники иногда уставали от них, но только не я. Используя ловкость и хитрость, я намеревался вскоре проникнуть в императорский дворец и осмотреть его изнутри. На счастье – или на беду – я находился в кипящем жизнью городе, где можно было познать радость близости многих человеческих душ.

В течение следующих недель мы приобрели роскошный, хорошо укрепленный дом с садом, окруженный неприступной стеной, и соорудили под мозаичным полом потайной склеп.

Что касается Священных Прародителей, я был твердо намерен поместить их вдалеке от города. Я уже вдоволь наслушался о беспорядках в Константинополе и хотел обеспечить максимальную безопасность святилища.

Однако за городом не нашлось подходящих склепов и мавзолеев, подобных древней этрусской гробнице в холмах возле Рима. Выбора не оставалось – пришлось приказать рабам построить святилище под домом.

Мне было не по себе. В Антиохии и в Риме я сам создавал такие укрытия. Теперь же приходилось полагаться на других.

И я разработал хитроумный план.

Я придумал систему пересекающихся коридоров, которые вели вниз к большой зале. Чтобы попасть туда, нужно было повернуть сначала направо, потом налево, затем опять направо и налево. Столь запутанная система ослабляла внимание и мешала запомнить дорогу. Потом я установил на расстоянии одна от другой две тяжелые бронзовые двери с мощными засовами.

Путь в сей извилистый проход закрывала толстая каменная плита, замаскированная под мозаичный пол и, как обычно, неподъемная для смертных. Даже железные ручки были выкованы так замысловато, что казались частью узора на полу.

Маэл и Авикус считали, что я переборщил, но промолчали.

Тем не менее они одобрили мое распоряжение покрыть стены святилища золотой мозаикой, какую я видел в богатых церквах, и выложить пол самым лучшим мрамором. Для царской четы приготовили широкий роскошный трон, окованный золотом.

С потолка на цепях свисали лампы.

Ты спросишь, как я добился того, чтобы работники не выдали тайну подземелья? Убил ли я тех, кто участвовал в создании святилища?

Нет. Пользуясь умением зачаровывать, я вносил сумятицу в головы тех, кто направлялся работать вниз, а часто просто надевал рабам и даже художникам повязки на глаза. Те не жаловались – красивые слова о «возлюбленных и невестах» устраняли любые возражения, а остальное делали деньги.

Наконец настала ночь, когда я перевез божественную чету в святилище.

Авикус и Маэл тактично заметили, что будет лучше, если я сделаю это один.

Я не возражал. Словно могучий христианский ангел смерти, я один за другим перенес саркофаги в подземелье и поставил их рядом друг с другом.

Сначала я встал на колени и, обняв Акашу, осторожно снял с нее бинты. Некоторое время глаза ее оставались закрытыми, а потом внезапно распахнулись и с прежним бессмысленным выражением уставились в никуда.