Энн Райс - Кровь и золото

Если и просил, ответа не было.

Акаша одарила меня не требовавшим усилий спокойствием, а Энкил – величием Лишь единожды по храму разнесся гулкий звук – то я поднялся с колен запечатлеть поцелуй на ногах Акаши и удалился, накрепко заперев за собой огромную дверь.

В тот вечер в горах поднялся сильный ветер и шел снег – колючий, белый и чистый.

Не прошло и нескольких минут, как я с радостью возвратился в Венецию, хотя мой любимый город также промерз насквозь.

Едва я ступил на порог спальни, как Амадео кинулся в мои объятия.

Я покрыл поцелуями его волосы, а затем и теплый рот, согреваясь его дыханием, и наконец едва заметным укусом дал ему выпить Крови.

– Хочешь ли ты стать таким, как я, Амадео? – спросил я. – Никогда не меняться? Жить вечно втайне от остальных?

– Да, Мастер, – пылко произнес он и прижал теплые ладони к моим щекам. – Хочу. Думаешь, я мало размышлял? Я знаю, что наши мысли для тебя открытая книга. Мастер, я согласен. Мастер, как это делается? Мастер, я принадлежу тебе.

– Достань самый теплый плащ: на улице настоящая зима, – сказал я. – И пойдем на крышу.

Через какое-то мгновение он стоял рядом со мной. Я посмотрел вперед, в сторону берега лагуны. Ветер усиливался. Не замерз ли он, подумал я и действительно проник в его мысли, познав всю меру его страсти.

Заглянув в карие глаза, я понял, что он оставил позади смертный мир с легкостью, недоступной никому из известных мне людей, ибо воспоминания продолжали точить его душу. А мне он готов был довериться во всем.

Я обнял его обеими руками и, прикрыв его лицо, утащил вниз, в малоприятный район Венеции, где в каждом углу спали воры и нищие. Каналы воняли нечистотами и дохлой рыбой.

Там я через пару минут присмотрел себе смертную жертву и, к вящему изумлению Амадео, со сверхъестественной ловкостью предотвратив удар ножом, поднес бедолагу к губам.

Я дал Амадео разглядеть предательские клыки, пронзившие горло несчастного, но потом, закрыв глаза, превратился в Мариуса-вампира, в Мариуса – убийцу преступников. В рот мне хлынула кровь, заставившая забыть о присутствии Амадео.

Закончив, я молча бросил труп в зловонные воды канала Я повернулся, чувствуя, как кровь приливает к лицу, разливается по груди и по рукам. В глазах помутнело, и я понимал, что улыбаюсь – не злобной, но потаенной улыбкой, недоступной пониманию мальчика.

Когда я все же взглянул на него, то увидел лишь удивление.

– Тебе не хочется оплакать его, Амадео? – спросил я. – Не хочется узнать, что у него был за нрав, что за душа? Он умер без причащения. Он умер только ради меня.

– Нет, Мастер, – отвечал он, и на его губах заиграла улыбка, отблеск моей усмешки. – Я видел чудо, Мастер. Что мне за дело до его тела и души?

Я так разозлился, что не ответил. Урок не удался! Он слишком молод, ночь слишком темна, жертва чересчур ничтожна – и все мои планы вот-вот рухнут.

Я снова завернул его в плащ, прикрыв лицо, чтобы он не видел, как я беззвучно передвигаюсь по воздуху, а затем искусно проникаю в дом через окно, закрытое ставнями для защиты от ночного ветра.

Я оставил проделанную брешь и, миновав череду задних комнат, очутился вместе с Амадео в роскошной, тускло освещенной спальне Бьянки. Нам было видно, как она принимает гостей в своем салоне, но вот она повернулась и направилась к нам.

– Зачем мы здесь, Мастер? – Амадео с опаской выглянул в гостиную.

– Тебе одного урока мало, – сердито отозвался я. – Сейчас поймешь. Увидишь, как мы поступаем с теми, кому признаемся в любви.

– Как это, Мастер? – спросил Амадео. – Что ты такое говоришь? Что ты собираешься сделать?

– Убить злодея, дитя мое, – ответил я. – Сейчас ты убедишься, что здесь присутствует зло, такое же темное, как душа того несчастного, которого поглотили черные воды, которого никто не исповедовал и не оплакал.

Перед нами появилась Бьянка и мягко спросила, как мы попали в ее личную комнату. Ее светлые глаза пытливо смотрели на меня.

Я поспешил предъявить обвинение.

– Расскажи ему, моя любимая красавица, – приглушенно, чтобы никто не услышал, сказал я, – расскажи, какие страшные грехи скрывает твой ласковый взор. Расскажи, какой яд принимают гости под твоей крышей.

Ее голос звучал совершенно спокойно.

– Ты разозлил меня, Мариус, потому что ведешь себя неучтиво. Ты не вправе обвинять меня. Уходи и приходи снова – с уважением и любезностью, как раньше.

Амадео дрожал.

– Прошу тебя, Мастер, давай уйдем. Мы же любим Бьянку, только и всего.

– Только и всего? Мне нужно от нее гораздо больше, – объяснил я. – Мне нужна ее кровь.

– Нет, Мастер, – прошептал Амадео. – Мастер, умоляю.

– Да, поскольку в ее крови течет зло, и тем она слаще. Я люблю пить кровь убийц. Расскажи ему, Бьянка, о винах, сдобренных зельем, о жизнях, погубленных ради тех, кто сделал тебя инструментом жестокого умысла.

– Немедленно уходите, – повторила она, не выказывая ни малейшего страха. Ее глаза сверкали. – Мариус Римский, ты мне не судья. Только не ты, колдун, окруживший себя мальчиками! Я скажу только одно: немедленно покиньте мой дом.

Я подошел ближе, чтобы обнять ее. Я не представлял, чем это кончится, знал только, что нужно наглядно показать ему весь ужас моего существования, чтобы он своими глазами увидел страдания и боль.

– Мастер, – прошептал он, протискиваясь между нами, – я готов навсегда отказаться от своих притязаний, только не причини ей вреда. Слышишь? Я больше ни о чем просить не буду. Отпусти ее.

Я обнял Бьянку, вдыхая сладкий аромат ее молодости, волос, крови.

– Убей ее – и я умру вместе с ней, Мастер, – заявил Амадео.

Довольно. Более чем достаточно.

Я отодвинулся от нее. Меня охватило смятение. Доносившаяся из комнат музыка слилась в единый шум. Кажется, я сел прямо на кровать. Жажда крови стала невыносимой. Убить бы их всех, подумал я, глядя на толпу гостей, а вслух заметил:

– Мы с тобой оба убийцы, Бьянка.

Амадео плакал, отвернувшись от нас. По прекрасному личику градом катились слезы.

А она – она, ароматная красавица с белокурыми косами, смело села рядом со мной и взяла меня за руку – меня!

– Мы с тобой оба убийцы, властелин, – ответила она. – Да, я могу выполнить твою просьбу и рассказать о себе. Но пойми: я выполняю волю тех, кто точно так же может отправить меня прямиком в ад. Это они готовят роковую чашу. Они решают, кому ее вручить. Причины мне не сообщают. Знаю только, что я должна либо слушаться, либо умереть.

– Назови их имена, милая красавица, – попросил я. – Я жажду их крови. Тебе и не снилась вся сила этой жажды.

– Они мои родичи, – произнесла она. – Таково мое наследство. Такова моя семья. Таковы мои стражи.

Она разрыдалась и приникла, ко мне, словно вся истина мира заключалась для нее в моей силе. Внезапно я осознал, что так и было.