Энн Райс - Мэйфейрские ведьмы

Я глубоко задумался над всем сказанным, пытаясь запечатлеть в памяти каждое слово, и, полагаю, мне это удалось. Наверное, она догадалась о моих намерениях, потому что печально заметила:

— Но как мне позволить тебе покинуть это место, когда тебе столько известно и о нем, и обо мне?

— Значит, ты предпочтешь убить меня? — спросил я. Шарлотта заплакала, уткнувшись лицом в подушку.

— Останься со мной, — взмолилась она — Моя мать когда-то просила тебя о том же, но ты отказал ей. Останься со мной. Я могла бы родить от тебя сильных детей.

— Я твой отец. Подобная просьба — просто безумие.

— Какое это имеет значение?! — возмутилась она. — Вокруг нас нет ничего, кроме тьмы и тайны. Какое это имеет значение?

Ее слова наполнили меня печалью.

Кажется, я тоже заплакал, но очень тихо. Я целовал ее щеки и утешал, пытаясь внушить то, во что мы уверовали в Таламаске: есть Бог или нет Бога — мы должны быть честными людьми, мы должны жить как святые, потому что только в этом качестве мы можем восторжествовать. Но, слушая меня, Шарлотта рыдала все сильнее.

— Вся твоя жизнь прошла впустую, — заявила она, — Ты ее растратил зря. Отрекся от удовольствий неизвестно ради чего.

— Ты судишь поверхностно, — ответил я, — Мои книги, мое учение и были для меня удовольствием, равно как хирургия и наука были удовольствиями для моего отца, и эти удовольствия непреходящи. Я не нуждаюсь в радости плоти. Никогда не нуждался. Я не стремлюсь к богатству — и потому свободен.

— Интересно, кому ты лжешь — мне или себе? Ты боишься плоти. Таламаска предложила тебе ту же безопасность, какой обладают монахи в монастырях. Ты всегда делал только то, что безопасно…

— Неужели ты считаешь, что я был в безопасности, когда отправился в Доннелейт или когда поехал в Монклев?

— Нет, это от тебя потребовало мужества, согласна. Как потребовалось оно для того, чтобы приехать сюда. Но я говорю о другом — о том, что ты старательно оберегаешь от постороннего вмешательства, о глубинах твоей души, которая могла бы познать любовь и страсть, но отказалась из страха перед ними, из опасения сгореть в их пламени. Ты должен понимать, что грех, подобный совершенному нынешней ночью, может только сделать нас сильными, независимыми и безразличными по отношению к другим, ибо наши тайны — это наши щиты.

— Но дорогая, — сказал я, — я не желаю быть независимым и безразличным по отношению к другим. С меня хватит и того, что мне приходится быть таким в городах, где ведьм отправляют на костер. Я хочу, чтобы моя душа существовала в гармонии с другими душами. А наш грех сделал меня монстром в собственных глазах.

— Ну и что теперь делать, Петир?

— Не знаю, — признался я. — Не знаю. Но все равно ты моя дочь. Ты задумываешься над своими поступками, отдаю тебе должное. Ты размышляешь и все тщательно взвешиваешь. Но ты не страдаешь в должной мере!

— А почему я должна страдать? — Шарлотта рассмеялась, — Почему я должна страдать?! — закричала она, глядя мне прямо в лицо.

Не в силах ответить на этот вопрос, испытывая смертельную муку от чувства вины и от опьянения, я погрузился в глубокий сон.

Перед рассветом я очнулся.

Утреннее небо затянули огромные розоватые облака, до меня доносился чудесный рокот моря. Шарлотты нигде не было видно. Я обратил внимание, что входная дверь закрыта, и знал наперед, не проверяя, что она заперта снаружи на засов. Что касается маленьких окон по обе стороны от меня, то в них не протиснулся бы и ребенок. Сейчас эти окна прикрывали планчатые ставни, сквозь которые проникал поющий бриз, наполняя комнату свежим морским воздухом.

Как в тумане я следил за наступающим рассветом. Единственным моим желанием в тот момент было оказаться дома, в Амстердаме, хотя я сознавал, что покрыл себя несмываемым позором. А когда я попытался подняться, не обращая внимания на головокружение и тошноту, то в темном углу, слева от двери, разглядел неясную фигуру.

Я долго ее рассматривал, решая, не плод ли это моего воображения, разыгравшегося после выпитого зелья, или, быть может, игра света и тени. Но я ошибся. На меня действительно пристально смотрел высокий темноволосый мужчина, и, как мне показалось, он явно хотел что-то сказать.

— Лэшер, — громко прошептал я.

— Какой же ты глупец, раз решился приехать сюда, — произнесло существо. Губы его при этом не шевелились, и голос не проникал мне в уши. — Какой же ты глупец, что еще раз пытаешься встать между мной и ведьмой, которую я люблю.

— А что ты сотворил с моей драгоценной Деборой?

— Сам знаешь, хотя на самом деле не знаешь ничего. Я рассмеялся.

— Следует ли считать за честь то, что ты позволяешь мне судить об этом самому? — Я сел на кровати. — Покажись явственнее.

И прямо у меня на глазах фигура вдруг обрела плотность и стала более явственной — наконец-то я смог разглядеть конкретные черты липа и другие детали. Тонкий нос, темные глаза, та же самая одежда, что была на нем много лет назад, в Шотландии, когда я на секунду увидел его: короткая кожаная куртка, грубые штаны, домотканая рубаха с широкими рукавами.

По мере того как я все это рассматривал, нос его, казалось, вырисовывался все отчетливее, темные глаза становились ярче и живее, а кожа, из которой была сшита куртка, все больше походила на кожу.

— Кто ты, призрак? — спросил я. — Назови свое истинное имя — не то, каким наградила тебя моя Дебора.

Его лицо исказила страшная горькая гримаса, но нет — иллюзия начала таять, воздух наполнился плачем, ужасной беззвучной жалобой. И вдруг фигура растворилась.

— Вернись, призрак! — закричал я. — Или лучше, если любишь Шарлотту, уходи прочь! Возвращайся в хаос, откуда ты пришел, и оставь мою Шарлотту в покое.

И я мог бы поклясться, что это существо снова заговорило, шепотом произнеся:

— Я терпелив, Петир ван Абель. И умею предвидеть далекое будущее. Я буду пить вино и есть мясо, я буду по-прежнему ощущать тепло женщины даже тогда, когда от тебя не останется и костей.

— Вернись! — вскричал я. — Объясни, что это значит! Я видел тебя, Лэшер, так же ясно, как видят ведьмы, и я могу сделать тебя сильным.

Но в ответ — только тишина. Я упал на подушку, понимая, что это был самый мощный призрак из всех, каких я до этого встречал. До сих пор ни один из них не был таким сильным и так явственно видимым. И слова, произнесенные этим дьяволом, не имели никакого отношения к повелению ведьмы.

Как мне не хватало в ту минуту моих книг! Ах, если бы они оказались тогда под рукой!

И снова перед моим мысленным взором возник каменный круг в Доннелейте. Уверяю тебя, призрак появился в том месте не без причины! Это не просто коварный демон. И не Ариэль, готовый повиноваться волшебной палочке Просперо! [8] Просперо и Ариэль — персонажи пьесы Шекспира «Буря». Я был столь взбудоражен, что вновь прибегнул к помощи вина в надежде, что оно притупит мою боль.