Энн Райс - Мэйфейрские ведьмы

Джулиен любил читать и заполнил библиотеку классической и популярной литературой. Он обожал Натаниеля Готорна и Эдгара Аллана По, а также Чарлза Диккенса.

Имеются кое-какие свидетельства, что ссоры с Кэтрин вынудили Джулиена переехать в город, подальше от Ривербенда, хотя он никогда не пренебрегал своими обязанностями на плантации. Но если Кэтрин и заставила его уехать, то его маленькая племянница (или дочь) Мэри-Бет тянула его обратно, потому как он всегда заваливал ее горой подарков и на целые недели увозил в Новый Орлеан. Эта преданность не помешала ему жениться в 1875 году на родственнице Мориса Мэйфейра и известной красавице.

Ее звали Сюзетта Мэйфейр, и Джулиен так любил свою молодую жену, что в первые годы брака заказал по меньшей мере десяток ее портретов. Они жили в особняке на Первой улице, по-видимому, в полной гармонии с Реми и его семьей. Это объясняется, возможно, тем, что Реми во всех отношениях находился в подчинении у брата.

Сюзетта полюбила маленькую Мэри-Бет, хотя за первые пять лет родила собственных четверых ребятишек, трех мальчиков и девочку по имени Жаннетта.

Кэтрин не захотела добровольно вернуться в особняк на Первой улице. Слишком он напоминал ей о Дарси.

Когда в старости ее вынудили туда вернуться, это повредило ее разум, и в начале века она превратилась в трагическую фигуру, вечно затянутую в черное, бродившую по саду в поисках Дарси.

Из всех Мэйфейрских ведьм, изученных до настоящего времени, Кэтрин оказалась, наверное, самой слабой и наименее значимой. Ее дети, Клэй и Винсент, были оба уважаемыми и ничем не примечательными людьми. Оба женились рано, завели большие семейства, их потомки сейчас проживают в Новом Орлеане.

Из того, что мы знаем, можно сделать вывод: смерть Дарси сломила Кэтрин. Ее современники отзывались о ней не иначе, как о «милой», «кроткой» и «терпеливой». Она никогда не принимала участия в управлении плантацией Ривербенд, а предоставляла все решать Джулиену, который постепенно передал дела Клэю и Винсенту Мэйфейрам, а также наемным смотрителям.

Все больше и больше времени Кэтрин проводила со своею матерью, Маргаритой, которая с каждым десятилетием становилась все эксцентричнее. Случайный визитер, увидевший Маргариту в 1880-х годах, называет ее «совершенно невозможной» и описывает, как сморщенная старуха, днем и ночью одетая в заляпанное белое кружево, часами сидит в своей библиотеке и читает вслух жутким монотонным голосом. Людей она оскорбляет небрежно и не выбирая выражений. Симпатии испытывает только к племяннице Анджелин (дочери Реми) и Кэтрин. Она постоянно принимает детей Кэтрин, Клэя и Винсента, за их дядей, Джулиена и Реми. Кэтрин в то время уже седовласая, усталая женщина, вечно занятая рукоделием.

В последний период жизни Кэтрин, видимо, стала строго придерживаться католической веры. Она каждый день посещала мессу в приходской церкви и устраивала детям Клэя и Винсента пышные крестины.

Маргарита умерла, прожив девяносто два года, в то время Кэтрин был шестьдесят один.

Помимо слухов об инцесте, прошедших через все досье со времен Жанны Луизы и Пьера, с Кэтрин не связано никаких оккультных историй.

Черные слуги, будь то рабы или свободные граждане, никогда не боялись Кэтрин. Никаких упоминаний в то время о таинственном темноволосом любовнике не сохранилось. Также не существует свидетельств, указывающих, что Дарси Монехан умер не от обычной желтой лихорадки.

В Таламаске даже было выдвинуто предположение, что настоящей «ведьмой» этого всего периода был Джулиен, что, возможно, кроме него, в этом поколении не было другого природного медиума, и по мере того как Маргарита старела, Джулиен начал проявлять свою силу. Также существует версия, что Кэтрин была природным медиумом, но отказалась от этой роли, когда влюбилась в Дарси, поэтому-то Джулиен и был так сильно настроен против ее брака, ведь он знал семейную тайну.

Мы действительно обладаем обширной информацией, позволяющей нам предположить, что Джулиен был колдуном, хотя, быть может, и не входил в клан Мэйфейрских ведьм.

Поэтому чрезвычайно важно, чтобы мы изучили Джулиена как можно подробнее. Только в пятидесятых годах двадцатого века нам стала доступна потрясающая информация о Джулиене. Так что историю жизни этого человека следует исследовать более пристально, сопоставить и изучить существующие документы. Наши отчеты о жизни Мэйфейров за этот период носят пространный характер и повторяют сами себя. Кроме того, имя Джулиена упоминается в многочисленных изданиях того времени, три его портрета маслом находятся в американских музеях и один — в Лондоне.

Черная шевелюра Джулиена стала совершенно седой, когда он еще был довольно молод; на многочисленных фотографиях и на портретах он предстает как человек чрезвычайно приятной наружности и обаяния, обладающий физической красотой. По мнению некоторых, он был похож на своего отца, оперного певца Тирона Клиффорда Макнамару.

Однако некоторым агентам Таламаски показалось, что Джулиен обладал сильным сходством с его предками — Деборой Мэйфейр и Петиром ван Абелем, которые, конечно, совершенно не были похожи друг на друга. В Джулиене, видимо, проскальзывает удивительное сочетание черт обоих этих предков. От Петира ему достались рост, профиль, голубые глаза, а от Деборы — тонкие скулы и рот. И выражение лица на некоторых его портретах удивительно напоминает выражение лица Деборы.

Кажется, будто портретисты девятнадцатого века видели портрет Деборы кисти Рембрандта — что, разумеется, невозможно, так как портрет все время хранился в нашем подвале, — и сознательно попытались воспроизвести «характер», пойманный Рембрандтом. Мы можем только предположить, что Джулиен проявлял этот характер. Также следует отметить, что почти на всех фотографиях, вопреки торжественной позе и другим формальным условностям портрета того времени, Джулиен улыбается.

Это улыбка Моны Лизы, но тем не менее это все-таки улыбка, которая придает необычную ноту всему изображению, так как полностью противоречит традициям фотопортрета девятнадцатого века. На пяти ферротипиях Джулиена, имеющихся в нашем распоряжении, та же самая едва заметная улыбка. А ведь улыбка для ферротипии той поры абсолютно не характерна. Кажется, будто Джулиен находил забавным сам процесс съемки. На фотографиях, сделанных ближе к концу жизни Джулиена, в двадцатом веке, он также улыбается, но уже более широко и открыто. Стоит отметить, что на этих последних фотографиях он предстает перед нами как чрезвычайно добродушный и вполне счастливый человек.

Всю свою жизнь Джулиен был, безусловно, главным в семье, он повелевал более или менее успешно племянницами, племянниками, а также своей сестрой Кэтрин и братом Реми.