Энн Райс - Мэйфейрские ведьмы

Все, что он сказал — не только о Джулиене, но и о других членах семейства, — представляет чрезвычайный интерес, хотя его утверждения по большей части ничем не подтверждены. Этот единственный очевидец дал нам возможность взглянуть на семью изнутри.

Поэтому нам кажется, что рассказ Ричарда следует привести в досье полностью.

Ричард Ллуэллин приехал в Новый Орлеан в 1900 году в возрасте двадцати лет и поступил в услужение к Джулиену на ту же должность, что когда-то занимал Виктор. В то время Джулиен, которому было семьдесят два года, все еще проявлял огромный интерес к делам — торговле, хлопку, землям и банковским операциям. Он каждый день работал в библиотеке на Первой улице и изменил своей привычке лишь за неделю до смерти, наступившей четырнадцатью годами позже.

Ллуэллин работал у Джулиена до последнего дня и в 1958 году, когда я впервые начал заниматься историей Мэйфейрских ведьм, открыто признался мне, что был любовником своего хозяина.

В 1958 году Ллуэллину исполнилось семьдесят семь лет. Это был человек среднего роста, крепкого телосложения, с вьющимися темными волосами, густо убеленными сединой, и огромными, слегка навыкате голубыми глазами. К этому времени он приобрел южный акцент, и в его речи больше не было ничего от янки или бостонца, хотя между тем, как говорят в Новом Орлеане и Бостоне, есть определенное сходство. В общем, в нем безошибочно угадывался житель Нового Орлеана, и внешне он выглядел как настоящий южанин.

Ллуэллин держал антикварную книжную лавку во Французском квартале, где были собраны книги по музыке, в основном по опере. Когда бы вы ни переступили порог этой лавки, там всегда играла пластинка Карузо и хозяин, в неизменном костюме с галстуком, сидел за конторкой в дальнем конце комнаты.

Благодаря завещанной ему Джулиеном сумме он смог приобрести домик и поселился в нем на втором этаже, а на первом устроил лавку, где и проработал почти до самой смерти, наступившей в 1959 году.

Я несколько раз навещал его летом 1958 года, но только однажды мне удалось вызвать его на откровенный разговор, и должен признаться, что к этому имело непосредственное отношение вино, которым я его угостил. Я без зазрения совести не раз прибегал к одному и тому же методу — обед, вино, а затем еще больше вина — при работе с многими очевидцами событий, происходивших в семье Мэйфейров. Метод особенно хорошо срабатывал в Новом Орлеане в летнее время. Думаю, с Ллуэллином я обошелся несколько дерзко и чересчур настойчиво, но сведения, которые он сообщил, оказались бесценными.

«Совершенно случайное» знакомство с Ллуэллином произошло, когда я заглянул в его лавку одним июльским днем и мы разговорились о величайших оперных певцах-кастратах, в частности о Фаринелли. Мне не составило никакого труда убедить Ллуэллина запереть лавку в половине третьего на карибскую сиесту и отправиться со мной в ресторанчик «Галатуар».

Вначале я вообще не заговаривал о семье Мэйфейров, а затем как бы невзначай упомянул эту фамилию в связи со старым особняком на Первой улице. Я откровенно признался, что меня интересует это место и люди, которые там живут. К этому времени Ллуэллин был уже изрядно «навеселе» и ударился в воспоминания о своих первых днях в Новом Орлеане.

Поначалу он помалкивал о Джулиене, но потом начал говорить о своем хозяине так, словно мне было все известно об этом человеке. Я подкидывал кое-какие хорошо известные даты и факты, и от этого беседа протекала довольно живо. Наконец мы покинули «Галатуар» и перешли в маленькое тихое кафе на Бурбон-стрит, где продолжали наш разговор до самого вечера.

В какой-то момент Ллуэллин понял, что во мне нет никакой предвзятости против него по причине его сексуальной ориентации и никакие его слова не повергали меня в шок, и это сняло последнюю скованность.

Разговор состоялся задолго до того, как мы начали применять диктофоны, поэтому я воспроизвел услышанный рассказ сразу по возвращении в отель, стараясь сохранить специфические обороты речи Ллуэллина. Но все-таки это лишь воспроизведение. Я повсеместно опустил мои настойчивые вопросы, но, полагаю, что суть записана верно.

Главное то, что Ллуэллин глубоко любил Джулиена Мэйфейра, и одно из первых жизненных потрясений Ллуэллин получил, узнав, что Джулиен по крайней мере лет на десять-пятнадцать старше, чем он предполагал, да и то Ричард обнаружил этот факт только в начале 1914 года, когда у Джулиена случился первый удар. До этого времени Джулиен был очень романтичным и пылким любовником Ллуэллина, и тот оставался подле своего хозяина до самой его смерти, случившейся четыре месяца спустя. После удара Джулиена частично парализовало, но он все равно каждый день час или два проводил в своем кабинете.

Ллуэллин очень живо описал Джулиена, каким застал его в начале 1900-х годов. По его словам, это был худощавый человек, уже не такой высокий, как прежде, но все еще бойкий, энергичный, с живым воображением и отличным чувством юмора.

Ллуэллин откровенно признался, что Джулиен посвятил его в эротические тайны жизни и не только научил, как быть внимательным любовником, но и возил юношу с собой в Сторивилл [11] Сторивилл — район Нового Орлеана, названный по имени Джозефа Стори, члена муниципалитета, предложившего законопроект о том, чтобы собрать все публичные дома в одном месте. Сторивилл прекратил свое существование 12 ноября 1917 года, когда городские власти закрыли заведения кварталов «красных фонарей» по требованию министерства ВМФ, запретившего проституцию на территориях своих баз. — пресловутый район «красных фонарей», — где представил его в лучших заведениях.

Но давайте перейдем непосредственно к его рассказу.

— Боже мой, каким только штукам он меня не учил, — сказал Ллуэллин, вспоминая их любовные отношения, — и какое у него было чувство юмора Казалось, сама жизнь для него это всего лишь шутка, в которой нет ни малейшей горечи. Сейчас я вам расскажу о нем нечто очень личное. Он занимался со мной любовью так, словно я был женщиной. Если вы не понимаете, что я имею в виду, то бесполезно объяснять. А какой у него был голос, к тому же этот французский акцент… Когда он начинал нашептывать мне на ухо…

Джулиен часто рассказывал забавнейшие истории о номерах, которые он выкидывал с другими любовниками, о том, как они дурачили всех, например когда. Один из его мальчиков, по имени Алистер, переодевался в женщину и отправлялся в оперу вместе с Джулиеном, и ни у кого из зрителей не возникало ни малейшего подозрения насчет этой пары, Джулиен пытался уговорить меня проделать то же самое, но я отвечал, что у меня не хватит духу на подобный трюк, ни за что! Он понимал. Он был чрезвычайно доброжелателен. Да что там говорить, с ним невозможно было поссориться. Он утверждал, будто навсегда покончил с перебранками, а кроме того, ужасно вспыльчив по природе, поэтому ему никак нельзя терять самообладание. Вспышки гнева изнуряли его.