Лорел Гамильтон - Лазоревый грех

— У тебя озноб, Анита, а не жар.

Как ей объяснить, что у меня бурная реакция на укус вампира и что у меня общий зверь с Ричардом? Не всякую метафизику легко объяснить. По сравнению с ней беременность — вещь простая и нестрашная.

Она схватила меня за руки — как недавно Дольф.

— У меня уже три месяца. А у тебя? Ты мне скажи, пожалуйста, скажи, что я не дура. Что я не загубила свою жизнь, забыв прочитать аннотацию к лекарству.

Меня так трясло, что слова рвались в клочья, но все же я смогла произнести.

— Я — не — беременна.

Она встала и повернулась спиной:

— Хочешь врать — ври, черт с тобой.

Я попыталась что-то сказать, сама не зная что, но она вышла, оставив дверь открытой. Не знаю, хотелось ли мне остаться одной. Меня трясло все сильнее, будто я насмерть замерзала изнутри. Ларри Киркланд был в отъезде, готовился к получению статуса федерального маршала. Он еще не имел четырехлетнего стажа истребителя вампиров и потому не мог получить его автоматом. Интересно, из-за беременности Тамми ему тяжелее вдалеке от нее или легче? А, черт с ними с обоими.

Перри привел ко мне Джейсона. Джейсон тронул меня за руку.

— Ну и ну, да ты ледяная! — Он взял меня на руки, будто я ничего не весила. — Я отвезу ее домой.

— Мы вас проводим мимо репортеров, — сказал Перри.

Джейсон не возражал. Он понес меня вниз по лестнице. Несколько минут мы подождали, пока Перри нашел достаточно живых тел, чтобы пройти перед нами и вокруг клином, расталкивая прессу.

Дверь открылась, солнечный свет ударил мне в глаза, и снова с ревом проснулась головная боль. Я зарылась лицом в грудь Джейсона. Он, кажется, понял, в чем дело, потому что накрыл мне глаза краем жакета Тамми.

— Готовы? — спросил Перри.

— Вперед, — ответил Джейсон.

Вообще-то мне было бы очень унизительно, что меня уносят с осмотра места преступления, как поникший цветок, но сейчас я слишком была занята попытками совладать с дрожью. Все силы я направила на то, чтобы не дать телу развалиться от вибрации. Черт, да что же это со мной?

Мы вышли наружу, двигаясь приличным темпом. Я по громкости криков могла судить, насколько мы близко к репортерам.

— Что с миз Блейк?

— Что у вас стряслось?

— Кто вы такой?

— Куда вы ее несете?

Вопросов было больше, куда больше, и все они сливались в шум океанского прибоя у берега. Толпа напирала. Был момент, когда она сомкнулась вокруг нас, но голос Мерлиони взлетел до крика:

— Все назад! Все назад, или я прикажу очистить площадь!

Джейсон посадил меня в джип, прислонясь ко мне плечом, чтобы застегнуть ремень безопасности. Жакет оказался у меня на лице и — странно — вызвал клаустрофобию.

— Закрой глаза, — велел Джейсон.

Я уже их закрыла, но не стала спорить. Жакет убрался, и солнце ударило в закрытые веки. Я почувствовала, как на меня надевают солнечные очки, и осторожно раскрыла глаза. Чуть лучше.

Перед джипом стояла цепь полицейских в форме и в штатском, удерживающая стаю репортеров, чтобы дать нам выехать. Все камеры смотрели в этот момент на нас. Представить себе не могу, какие будут заголовки в газетах.

Джейсон врубил двигатель и дал задний ход под скрежет шин. Он уже гнал по улице раньше, чем я успела сказать «тебя оштрафуют».

— Я звонил Мике, он ждет. Полезешь в ванну с Натэниелом.

— Чего? — сумела проговорить я.

— Я не знаю точно, что с тобой, но ты ведешь себя как серьезно раненный оборотень. Будто твое тело старается залечить какую-то глубокую травму. Тебе нужен жар и близость твоей группы.

— Я, — зубы застучали так, что слова рубились на куски, — не... — Я бросила попытки составить фразу и остановилась на формулировке: — Не ранена.

— Я знаю, что серьезной раны у тебя нет. Но если бы дело было в укусе вампира, ты была бы теплой на ощупь, горячей, жаркой. А не холодной.

У меня зазвенело в ушах — будто кто-то без конца гремит бубенцами. Звон поглотил голос Джейсона, шум мотора и все на свете. Я потеряла сознание второй раз за два часа. Определенно сегодня не лучший мой день.

Я плавала в воде, в теплой-теплой воде. Чьи-то руки удерживали меня на месте, мужское тело слегка задевало меня в воде. Я открыла глаза и увидела пляшущие язычки свеч. Я снова в «Цирке проклятых»? Две вещи тут же подсказали мне, где я на самом деле: светлая плитка, блестящая в торце ванны, и руки вокруг моих плеч, которые напряглись и притянули меня ближе. Как только я уперлась спиной, я тут же поняла, что меня держит Мика.

Мне был знаком изгиб его плеча, знакома каждая ложбинка и выпуклость этого тела. Загорелые руки казались слишком тонкими для мужчины, но когда он притянул меня к себе, под кожей заиграли мышцы. Я знала, сколько силы в этом изящном теле. Он был вроде меня — на самом деле куда мощнее, чем с виду.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он так близко, что шепот показался громким.

— Лучше, — ответила я, все еще слабо.

— По крайней мере ты немного согрелась, — сказал он. — Джейсон говорил, что тебя тошнило и голова кружилась. Прошло?

Я подумала, попыталась почувствовать собственное тело, а не только уютную теплоту и близость.

— Ага, действительно лучше. Что со мной творилось?

Он повернул меня на руках, посадив поперек, чтобы мы видели друг друга. И улыбнулся. Загар, с которым он приехал, уже немного сошел, но кожа осталась смуглой, и эта смуглость подчеркивала самую поразительную его черту — совершенно кошачьи глаза. Я сперва думала, что они желто-зеленые, но они были и желтые, и зеленые, и любая комбинация этих цветов в зависимости от его настроения, от освещения, от цвета рубашки.

Зрачки его расширились черными озерцами, и тонкая полоска цвета, окружившая их, стала светло-зеленой. Человеческие глаза редко бывают зелеными — по-настоящему. Серо-зелеными — да, но чисто зелеными — очень редко. Но у Мики глаза были именно такие.

И находились они на лице красивом — как бывают красивы женские лица. Точеном лице. Линия челюсти, подбородка были мужские, но смягченные. Широкий рот, нижняя губа толще верхней, будто он постоянно надувает губы.

Мне хотелось ощутить прикосновение его губ к своим, ощутить касание его кожи под пальцами. Он так на меня действовал почти с той минуты, когда я его увидела, — будто именно его мне не хватало до завершенности и надо его прижать к своему телу как можно теснее, сплавиться с ним.

Он не возражал, когда я потянула его к себе для поцелуя. Не сказал, что я больна и мне нужно отдохнуть. Он просто наклонился и прижался ко мне губами.

Целовать его было как дышать — автоматическое действие, то, что тело делает и будет делать, пока не умрет. Не было мысли, что я хочу его коснуться, не было застенчивой нерешительности, как с любым другим мужчиной в моей жизни. Он был мой Нимир-Радж, и с той минуты, когда мы оказались вместе, отношения были глубже брака, постояннее всего, что можно сказать словами или написать пером.