Роберт Маккаммон - Слышащий [litres]

– А вот и он, – объявила Орхидея, словно в комнате Кертиса ждал кто-то еще, и с облегчением выдохнула.

Молодой человек закрыл дверь и задвинул защелку. Они вошли внутрь.

– Ты выглядишь просто замечательно, – восхитилась Орхидея. – Этот костюм тебе очень к лицу!

– Спасибо, мам, – сказал Кертис и кивнул. – Мне очень приятно это слышать.

Света от лампочки, приглушенной темно-зеленым абажуром, едва хватало, чтобы разглядеть цветы и виноградные лозы на обоях, которыми была оклеена комната.

– Что-то пошло не так? – спросила Орхидея. – Ты выглядишь расстроенным.

– Все нормально, мамуль, – ответил Кертис.

Орхидея Мэйхью помолчала и внимательно посмотрела на сына. Хотя в углу негромко гудел вентилятор, в помещении все равно стояла невыносимая духота. Однако, несмотря на жару, мать Кертиса куталась в любимое старое одеяло, ниспадавшее многочисленными складками до пола. На голове Орхидеи был повязан серый шарф. Из-под всего этого тряпья виднелись только коричневый овал ее лица, исхудавшие руки да потертые кожаные тапочки.

– Зря ты меня не послушался: нельзя дарить девушке ничего острого, – сказала Орхидея.

– Мам, о чем ты? – не понял Кертис.

– Ничего острого, – повторила она, с осторожностью вдыхая воздух, будто слово «острый» своим звучанием могло уколоть ее легкие. – Дарить девушке острые предметы – очень плохая примета. Я ведь тебя предупреждала.

– Но ты мне ничего такого не говорила, – возразил Кертис.

– Что ж, – не стала спорить Орхидея, – но ты и сам уже должен знать такие вещи. Все это знают. Когда я увидела эту булавку, то сразу подумала, что добром дело не кончится.

Мать поморщилась, и глубокие морщины еще сильнее прорезали ее лицо. Она выглядела маленькой и хрупкой. Острые скулы натягивали кожу лица так, что в темных глазницах едва угадывались ввалившиеся глаза. В свои тридцать семь лет Орхидея выглядела много старше.

– Да что же это за наказание такое! – воскликнула она. – Спина сегодня болит просто невыносимо. За что мне это? Сынок, наслаждайся молодостью, пока можешь. Годы пролетят, и оглянуться не успеешь.

– Хорошо, мам, – кивнул Кертис, слышавший эти наставления сотни тысяч раз и столько же раз отвечавший одной и той же фразой.

– Ты небось голодный?

– Нет, я съел кусок праздничного торта.

– Значит, все не так уж и плохо, раз тебя угостили тортом на дне рождения богатенькой девчушки.

Кертис тяжело вздохнул, спертый воздух наполнил легкие, и слова невольно сорвались у него с языка:

– Я туда шел в полной уверенности, что… Я думал, что иду в гости, а оказалось…

– Оказалось, что ты не их поля ягода, – закончила Орхидея. – В глубине души ты всегда знал это. Ну а теперь убедился на собственном опыте. – Подняв тонкую черную руку, казавшуюся призрачной тенью, она помассировала себе шею. – Что-то я засиделась. Мне давно пора в постель.

Кертис кивнул и подумал: «Она права. Что тут еще скажешь?»

– Помоги-ка мне подняться, – попросила Орхидея и попыталась встать самостоятельно. – Я хочу лечь. Я переволновалась, пока тебя ждала.

Кертис помог матери. Когда Орхидея встала, все кости и суставы ее громко захрустели, точно разгорающийся хворост в камине. Одеяло и выцветший розовый халат болтались на худых плечах, как на вешалке. Ноги в потертых кожаных тапочках с превеликой осторожностью ступали по вытертому коричневому ковру. Казалось, каждый шаг доставлял Орхидее невероятную боль: бедняжка вздрагивала и дрожала всем телом.

– Потихоньку, – произнесла она, опираясь на сына, – полегоньку.

Как это обычно и бывало, все закончилось тем, что в спальню Кертис заносил мать почти на руках. В комнате Орхидеи царил все тот же полумрак, а по стенам плясали причудливые тени.

Кертис помог матери лечь в постель и взбил подушки.

– На кухне остались куриные желудочки, поешь. А еще я заварила чай, – сказала она, натягивая одеяло.

– Да, мам.

– Поцелуй меня.

Кертис поцеловал ее в щеку. Орхидея пробежала рукой по волосам сына и погладила его по плечу. Затем она глубоко вздохнула и уставилась на трещины в потолке, как будто это были звезды на ночном небосклоне.

Кертис пожелал ей спокойной ночи и уже хотел уходить, как вдруг мать спросила:

– Что, сильно расстроился?

– Нет, торт был очень вкусный, – отозвался Кертис и грустно улыбнулся.

– Весь в отца, в Железноголового Джо: гремучая змея укусит, а ты и виду не подашь.

– Спокойной ночи, мам, – сказал Кертис и повернулся к двери, но Орхидея еще не закончила:

– Даже не знаю, смогу ли я завтра пойти в церковь. Спина болит жутко.

– Тебе не помешало бы проветриться.

– По такой-то жаре? Мне кажется, я растаю. Но ты сходи обязательно и скажи всем, что в следующее воскресенье я приду во что бы то ни стало.

– Хорошо, мамуль, – отозвался сын заученной фразой: каждую субботу повторялось одно и то же.

Орхидея выключила светильник, Кертис прикрыл дверь, и спальня погрузилась в тишину и непроницаемый мрак.

Молодой человек отправился к себе, плотно затворил дверь, зажег лампочку под потолком, включил прикроватный светильник, и комната засияла теплым желтым светом. Осмотрев пиджак, Кертис прошелся по нему одежной щеткой и повесил в шкаф. У Кертиса царил безупречный порядок: кровать заправлена, а все вещи на своих местах. Наверняка Старый Крэб, ненавидевший бардак в доме, похвалил бы его.

Кертис начал раздеваться, собираясь лечь в кровать. И вдруг что-то в нем словно бы надломилось, и он как подкошенный упал на стул у окна. Юношу охватила неимоверная слабость. «Как будто бы сидевший во мне Кертис Мэйхью, полный сил и энергии, взял и покинул мое тело», – подумал он.

Кертис вслушался в ночь за окном. В доме Обри, находившемся через дорогу, лаял пес Топпер. Где-то звучала труба: звук то нарастал, то затухал, будто музыка доносилась из плохо ловившего сигнал радиоприемника. Кертис знал, что это музицирует Джордж Мэйсон. Их сосед по-прежнему работал в доках, где в 1920 году с Джо Мэйхью произошел несчастный случай – Кертису тогда было шесть лет. Мейсон этой ночью грустил: звук его плачущей трубы трогал за душу.

«Господи, ну какой же я дурак! – закрыв лицо руками, подумал Кертис. – Это же надо было еще догадаться: убедить себя, будто бы меня действительно пригласили на вечеринку к Гордонам как равного!.. Мне бы не мешало выговориться. Немного поддержки – вот и все, что мне требуется. Мне нужен кто-нибудь, кто выслушает меня», – решил молодой человек и мысленно отправил сигнал на своей особенной волне, такой же таинственной для него самого, как и любая другая радиочастота.

:Привет.:

Кертис подождал, но ответа не последовало.

:Привет , – сосредоточившись, повторил он.