Татьяна Ван - Театр тьмы [litres]

У главных ворот находилась будка охранников. Я знала, что они не будут задавать вопросов, ведь на территорию можно было пройти даже туристам, но все равно поздоровалась и сказала, что пришла к знакомому пациенту. Нервозное состояние дало о себе знать: я переживала из-за всего, боясь, что охранники узнают, что я журналистка, и выставят вон.

Двое суровых молодых мужчин смерили меня безразличным взглядом, и один из них глухо произнес: «Проходите». У них не было причин останавливать меня, но я все равно напряглась, когда разговаривала с ними. Голос предательски подрагивал. Я сама себе казалась подозрительной.

Я зашла на территорию лечебницы уверенным шагом, словно мой визит – не первый; делала вид, что спокойна, хотя внутри у меня все сжималось. С детства я страдала необъяснимой боязнью больниц. Их длинные коридоры, медсестры, санитары и запах вызывали отвращение. Запах. Он словно срастался с кожей, становясь с ней одним целым. Вонь мокрых половых тряпок и хлорки. В детстве я часто болела и почти жила в больницах. За это время я успела возненавидеть медпункты и лазареты всей душой.

Когда я пропала из поля зрения охранников, то остановилась и огляделась, совершенно не представляя, куда идти дальше. Вокруг был разбит настоящий сад, недалеко стоял музей Бетлема. Именно в нем хранились художественные работы многих знаменитых пациентов [19] Один из известных пациентов психиатрической больницы Ричард Дадд (1.08.1817 г. – 7.01.1886 г.) – английский живописец, крупнейший представитель викторианской сказочной живописи. Дадд стал известным благодаря своим картинам, на которых изображал фей и других сверхъестественных существ в загадочных жанровых сценах. Большинство прославивших его картин были созданы в то время, когда он был пациентом психических лечебниц – Бедлама и Бродмура. Художник попал в Бедлам после того, как убил собственного отца, приняв его за дьявола. .

Прежде чем встретить хоть кого-нибудь в этой глуши, я плутала не меньше десяти минут. Но вдруг увидела, что навстречу мне идет невысокая женщина в слегка мятом посеревшем халате.

– Простите, у меня небольшая проблема. – Я подошла к женщине и скованно улыбнулась.

– Да, что случилось? – Она будто вынырнула из глубокого сна и посмотрела на меня заспанными глазами.

– Мне нужно на встречу к пациенту, а я заблудилась.

– Вам нужно идти прямо, после обойти часовню. Там увидите двухэтажное здание. В нем находится комната для свиданий.

– Спасибо большое.

Обогнув часовню, я подошла к небольшому зданию, которое считалось главным на территории. В нем работали старшие санитары, заведующий. Как и ограду, его построили из красного кирпича. У дубовых дверей гордо развевались оранжевые флаги с надписью «Бетлем». За этим небольшим зданием виднелся высокий металлический забор. Именно там, спрятанный от посторонних глаз, располагался корпус с пациентами.

Снова раздался собачий лай. Закаркали вороны. Мрачные звуки отскочили от стен зданий и побежали дальше, эхом отдаваясь на другой стороне психиатрической больницы. В этот момент я поклялась себе, что это первый и последний раз, когда я прихожу в подобное место. Ни в качестве журналиста, ни в качестве посетителя я не готова была оказаться здесь повторно. Даже запах на территории Бетлема казался удушающе пресным. Не могильный, но близкий к нему. Судя по рассказам Джона, большинство персонала больницы были нелюди, а от таких типов всегда смердит за версту. Они недалеко отошли от своих средневековых предшественников.

– Добрый день, я пришла навестить Эндрю Фаррела, – сказала я девушке-медсестре, которая сидела за стойкой регистратуры. Та подняла на меня безжизненные серые глаза и медленно кивнула, словно за каждое резкое движение администрация больницы выписывала ей штраф. Ее черные волосы, собранные в мышиный хвостик, и ярко накрашенные губы красного цвета сильно выделялись на фоне некогда белого халата (теперь он отдавал желтизной) с эмблемой психиатрической больницы на груди.

Я вздохнула и стала ждать. В это время девушка достала большую толстую тетрадь и принялась листать ее. Сначала я думала, что она ищет имя названного мной пациента, но, как оказалось чуть позже, медсестра занималась своими делами.

Но, пока девушка ковырялась в записях, а я наивно полагала, что она занимается моим вопросом, я огляделась по сторонам. Бледные стены, отсутствие стульев и столов, ненавистный запах хлорки, снующие по коридорам санитары. Здесь обитала могильная тишина.

– Да, что вы хотели? – через несколько минут спросила медсестра, повторно рассмотрев меня.

– Я пришла к Эндрю Фаррелу, – опешила я.

– Угу, – сказала девушка и принялась печатать на клавиатуре. Приподняв брови, я наблюдала за ее медленными движениями, думая, что еще чуть-чуть, и медсестра свалится на стол, забывшись глубоким сном. В этой больнице все казалось сонным и заторможенным.

Через пару минут девушка нашла в электронной картотеке Эндрю и сказала:

– Комната для свиданий на втором этаже. Скажите свои инициалы и вот тут распишитесь, – медсестра протянула тетрадь. – Вас проводят.

Девушка кивнула санитару, и он сразу подошел к нам.

– В комнату для посетителей.

– За пациентом мне сходить? – сухо спросил тот.

– Нет, Кевин приведет. Я сама позвоню в принудительный отдел.

Санитар без слов кивнул и пошел к лестнице, а следом за ним и я, как тень.

От словосочетания «принудительный отдел» сжалось сердце. Место, откуда должен прийти Эндрю Фаррел, было самым страшным в психиатрической лечебнице. Там держали убийц и насильников. Одним словом, тех, кто начал разлагаться и гнить уже при жизни. Почему в этом отделе держали актера, было большим вопросом.

Санитар молча проводил меня в комнату для посетителей и так же молча ушел. Он хлопнул железной дверью и скрылся в белоснежном коридоре, который кое-где был заляпан многовековой грязью. Но в целом больницу держали в чистоте и порядке. Пока мы поднимались на второй этаж, я не заметила ни мусора, ни плевков. И здесь все дезинфицировали сильным раствором хлора.

Я брезгливо села на белый стул, привинченный к полу. Напротив, через стол, стоял такой же. И все прикрученное: не подвинуть, не поднять. Высокие потолки создавали ощущение гигантского помещения – до них нельзя было дотянуться, даже встав на стол и взгромоздив на него табуретку, – но на деле это была простая каморка для свиданий, наподобие тех, что показывали по телевизору в сериалах про тюремных заключенных.

Вдруг железная дверь с грохотом открылась, и я увидела в проеме бледного и осунувшегося мужчину в голубой пижаме. Его поддерживал под локоть молодой санитар: Кевин, как говорилось на бейдже. Он завел Эндрю Фаррела и посадил его на стул, который стоял через стол напротив.