Татьяна Ван - Театр тьмы [litres]

Я отключила вызов и тяжело вздохнула. Картинка в голове начала складываться. Я уже не сомневалась, что директор и художественный руководитель театра «GRIM» – сбежавший из тюрьмы Кристофер Бейл. По моим подсчетам, ему должно было быть около восьмидесяти лет. И никакой мистики. Все просто. Убийца – разгневанный человек. А они бывают похуже самого дьявола. Даже если у меня и возникали мысли насчет сверхъестественного, я быстро остывала к ним, не забывая о логике и рациональных вещах.

На тот момент я совсем забыла о словах бывшего актера театра «GRIM» Эндрю Фаррела. «Может ли живой человек не меняться с годами? Не стареть?» – спросил он у меня с серьезным выражением лица.

Может ли живой человек не меняться с годами? Не стареть?

А на следующее утро, когда перед выходом в больницу я открыла ящик письменного стола, чтобы взять тетрадь Эмили с собой и показать ее Эндрю, меня ждал неприятный сюрприз – записи журналистки не исчезли, но лежали не так, как их убрала. Я точно помнила, что сверху тетради положила обычный листочек А4. Теперь же этот листочек лежал под тетрадью, а не над ней. В комнате кто-то был.

«Джеймс копался в моих вещах, пока я отходила в ванную? Но зачем?» – с тревогой спросила я у себя, не находя ответа.

Во второй раз психиатрическая больница Бетлем показалась еще более мерзкой, чем в первый. На улице был ливень, делая из некогда бледно-красного здания нечто похожее на кровавый и обвалившийся сарай. А ведь многие люди, попав в это место, не покидали его живыми и должны были требовать комфортных условий… Должны были . Я усмехнулась. Напичканные таблетками непонятного происхождения и изнуренные каждодневными шокотерапиями пациенты умирали в лазаретах. И они не имели права что-либо требовать.

Я шла к больнице под зонтом, ненавидя всех и вся. Настроение испортилось с самого утра. Только разлепив глаза, позвонила Джейн и сообщила, что сегодня после обеда меня ждет работа от ее друга из «Дейли мейл онлайн».

– Замечательно, – процедила я сквозь зубы, смутно представляя, где именно меня будет носить после обеда. Ноутбук брать не хотелось. Мне предстояло прожить сложный день, а дополнительная тяжесть в руках только бы ухудшила положение дел. Поэтому я оставила технику дома.

Когда я подошла к посту охраны, меня встретили те же самые мужчины, что и в первый раз. Я прошла на территорию больницы, ничего им не сказав. Дождь все еще лил как из ведра. От него не спасал даже зонт. Мои джинсы промокли и стали неприятно прилипать к коже. Стараясь не обращать внимания на эту мерзость, я поднялась по ступенькам и, открыв дверь, вошла в главный корпус больницы. В нос тут же ударил запах ядреной хлорки.

– Здравствуйте, я пришла к пациенту Эндрю Фаррелу, – сообщила я женщине, которая сидела в регистратуре вместо уже знакомой мне девушки с хвостиком и грустными глазами.

– Вы кто? – не поздоровавшись, задала вопрос медсестра. Ее кудрявые каштановые волосы до плеч и ярко подведенные глаза, кажется, спросили об этом же. Они явно жили на ней своей жизнью.

– Миссис Грейс, – прочитав фамилию женщины на ее бейдже, я улыбнулась, – мне нужно к Эндрю Фаррелу.

– Вы кто? – вновь спросила миссис Грейс. – Так сложно ответить? У нас отчетность.

– Меня зовут Сара Гринвуд, я приходила к этому пациенту около трех недель назад, но у меня не спрашивали имени, сказали только поставить инициалы в тетради.

– Ясно дело, – прыснула женщина и посмотрела на меня, как на дурочку. – Сидела тут одна. Пускала всех направо и налево, вот ее и уволили.

– Хорошо. Но я пришла к знакомому. Вы пропустите меня? Эндрю Фаррел на втором этаже. В принудительном отделе. Разве незнакомец мог бы владеть такой информацией?

– Кем вы приходитесь пациенту? – все так же глядя на меня, холодно спросила миссис Грейс.

– Знакомая, – ответила я уверенно.

Женщина, просканировав мое лицо, все-таки опустила взгляд на клавиатуру и, кажется, начала забивать в поисковик имя Эндрю.

– Эндрю Фаррел? – все так же безучастно и холодно.

– Да.

– Второй этаж, принудительное отделение?

– Да.

– Попал сюда в 1997‐м с диагнозом «шизофрения»?

– Да, – в третий раз ответила я, закипая от злости. Мне хотелось как можно скорее остаться с Эндрю наедине, а эта миссис Грейс сильно тормозила.

– Он умер, – сказала женщина и подняла на меня взгляд. – Разве знакомые не должны этого знать?

– То есть… как это… умер?

Я неосознанно оперлась о стойку регистратуры. К тошноте из-за хлорки прибавились головокружение и легкий озноб.

– Вот так. Самоубийство. Три недели назад. Нашли в палате. Задушил себя порванной тканью от рубашки.

«Задушил себя порванной тканью от рубашки, – эхом в голове отозвались слова медсестры. – Порванной тканью от рубашки».

– Девушка, дать вам воды? Вы побледнели.

– Все в порядке, – сказала я с придыханием. – Не каждый день слышу такие новости.

Женщина пожала плечами. Ее взгляд снова стал суровым. Ни капли сочувствия и человечности. Умер человек, и ладно. Она сообщила о смерти Эндрю, как о погоде на завтра, – с беззаботностью в голосе.

– А вы не могли бы позвать санитара, который занимался этим пациентом? Я бы хотела с ним поговорить.

– Фамилия и имя?

– Кажется, Кевин. Фамилию не помню.

Медсестра закатила глаза, но все-таки начала медленно печатать на клавиатуре.

– Кевин Брук. Младший санитар. – Женщина подняла на меня глаза. – Но у него сегодня выходной.

– А вы не подскажете номер его телефона? Это очень важно.

– Милочка, я вам что, горячая линия? Или телефонный справочник?

– Простите, – прошептала я, прекрасно понимая, что медсестра не обязана давать номер телефона санитара. По-хорошему, она вообще не имела права так подробно отвечать на расспросы о погибшем пациенте. Я – обычная незнакомка. Она – работник медицинского учреждения, которому запрещено разглашать информацию кому попало.

– Все равно спасибо вам, – сказала я, убирая руки со стойки и понимая, что ловить здесь больше нечего.

Но только я развернулась к выходу, как за моей спиной раздался шепот медсестры:

– Мисс.

Я развернулась. Женщина уткнулась в экран компьютера. Она что-то увлеченно изучала, не глядя на меня. В это время на стойке регистратуры, где еще несколько секунд назад были мои руки, лежал небольшой клочок бумаги. А на нем – домашний номер телефона Кевина Брука.

Выйдя из больницы, я сразу достала сотовый и набрала номер санитара, молясь всем богам, чтобы Кевин был дома. Я ходила туда-обратно по больничному крыльцу. Длинные гудки действовали на нервы. Пальцы рук сильнее сжимали телефон.

– Алло, я вас слушаю, – вдруг раздался смутно знакомый мужской голос.